Не проходило и дня после переселения на станцию «Астрея», чтобы Феликс не пришёл на смотровую площадку, где железные полукруглые колонны держали прозрачный купол, открывающий захватывающий вид на чёрный бархат бескрайнего космоса, усеянного звёздами-бриллиантами. Весьма излюбленное место для встреч местных парочек, чьи чувства ещё только зарождались и набирали свою силу. Бывали здесь и романтики, мечтающие встретить свою любовь, и одиночки, которые пришли просто полюбоваться скоплениями звёзд, туманностями галактик, а порой и мёртвой планетой, вокруг которой вращалась станция. Но были и такие, как Феликс, желающие побыть один на один с космосом и своими мыслями.

Прошло три года, как ши Энтос поселился на станции. Три долгих года, полных раздумий и сомнений. Он выкупил свою свободу ценой позора. Для всех соотечественников он мразь и извращенец. Однако же нашлись единомышленники не только среди манаукцев, но и среди землян.

Алые губы тронула ухмылка, когда Феликс вспомнил свою последнюю покровительницу. Страх был ей к лицу, как и дрожащие губы, прокушенные до крови, паника в алых глазах и мокрые дорожки на щеках. Да, он стал позором для других, считающих его монстром, которому нравилось причинять боль женщине, покорять себе, подчинять, ломать. Даже если женщина сама этого желает…

А женщины создания такие, чего они хотят — порой им самим неведомо.

Феликс

Начало пути всегда давалось Феликсу с трудом. Даже самый лёгкий путь сложно начать. Вступить на кажущийся хрупким наст над пропастью неизвестности. Так было и в одиннадцать лет, когда у него появилась новая покровительница, и в двадцать, когда его отдали другой, сославшись на то, что он необучаем, хотя Феликс старался. И даже сейчас, в тридцать пять, когда он, казалось бы, вырвался из ада и вернул себе фамилию матери, манаукец всё ещё не знал, чего хотел от своей жизни и утратил желание что-то в ней менять. В последнее время всё, что бы он ни делал, не имело смысла, быстро теряло вкус. Он смотрел на лица знакомых и не чувствовал ничего, кроме безразличия. Спокойная размеренная жизнь станции погрузила его в странное состояние омертвения души. И если на Шиянаре он был одержим желанием вырваться на свободу, то теперь пресытился даже ею, такой желанной и долгожданной.

Он часто сбегал на смотровую площадку не только для того, чтобы понаблюдать за звёздами, но и за чужими судьбами, ища в них отголоски собственной души.

Вдруг взгляд алых глаз зацепился за шатающуюся у самого края смотровой площадки девушку с малиновыми короткими волосами. Полы бежевого плаща шевелились от сильного потока воздуха, он же взметал время от времени неожиданно яркого цвета локоны, заслоняя лицо землянки. Она стояла, смотрела вниз и опасно кренилась вперёд. Прохожие словно не замечали одинокой фигуры с поникшей головой, проходили мимо, безучастные до чужой судьбы.

Сверившись с фото на коммуникаторе, манаукец решительно направился к обладательнице незаурядной внешности. Наконец-то он нашёл ту, кого искал.

Виола

Меня всегда бесили лицемеры. Сколько раз обжигалась на предательстве близких друзей, что уже сил нет пытаться их понять. В лицо все лебезят, а за глаза столько негатива на меня выплёскивают, что я тону в нём, захлёбываюсь.

И слушать заверения, что всё это завистники моего таланта, что все они ногтя моего не стоят, тоже раздражало. А эти советы послать всех в чёрную дыру… Да не умею я никого посылать! Не умею!

Сил нет. Надоело! Всё надоело, даже моя никчёмная жизнь!

Я стояла на самом краю смотровой площадки, там, где не было заграждения, и смотрела вниз, туда, где проложили рельсы транспортёров. Несколько уровней сплетались в длинный лабиринт, очень длинный, аж голову закружило от созерцания туннеля смерти. И если бы я сейчас решилась сделать свой последний в жизни шаг, то летела бы очень долго и громко верещала, или же недолго и больно. Кровищи было бы много!

Я вздрогнула, когда подо мной пронёсся транспортёр. Меня точно размажет по рельсам, возможно, разорвёт на куски. Какая страшная и ужасная смерть! Меня замутило. Однако успокаивала мысль, что все узнают, как тяжело мне было выслушивать нелестную критику, переживать предательство близких. Они наконец поймут, как были неправы, бросая меня!

Очередной состав пронёсся в другую сторону на нижнем уровне, а я сглотнула. Что-то я погорячилась. Меня же по кускам собирать придётся. А вдруг чего не найдут? Похоронят без ноги или руки? Да уж, не подумала я как-то над этим. Надо было написать в прощальной записке перед строчками «Чтоб вы все сдохли!» вежливое пожелание, чтобы мои останки сожгли и прах пустили в космос, а только потом сдохли. Завистники и сплетники! Ничего святого у них нет!

Но идти переписывать записку было лень, как и вообще куда-то идти. Желания жить не было, поэтому и оставлю после себя кровавый след в душах тех, кто меня предал.

Я уже решилась на свой последний коронный шаг, как вдруг передо мной появилась рука. Посмотрев на неё, подзависла. Мужская рука в светлом рукаве пиджака. Кожа кисти белее ткани, широкая ладонь, длинные, сильные, но ухоженные пальцы. Странная какая-то рука. Интересно, а кто её хозяин?

Я мотнула головой в сторону, откуда рука росла, и удивлённо вылупилась на манаукца. Сколько живу на станции «Астрея», а вот таких беленьких встретила впервые. Экзотическая внешность — альбинос. Волевой подбородок, не массивный, но квадратный. И скулы красивые, тяжёлые. И нос длинный, хищный, как у коршуна. Тоже красиво. А губы алые, улыбаются. Соблазнительно блестят. Но больше поразили глаза. Нет, определённо, красный цвет смотрится просто обалденно на белом полотне лица. И брови тоже белые, и реснички. Полный восторг! Волосы, как снег, длинные, лежали на плечах. Я заценила ширину плеч — метр точно! Шикарен, огромен, безмятежен. Стоял, улыбался, смотрел на меня с высоты своего роста, глаза щурил. Я сглотнула. Тяжело держать голову кверху и созерцать этого Ангела, не иначе. Узнать бы ещё чего он ангел — возмездия или страсти?

— Ай, — простонала я оттого, что шея затекла. Прижала руку к ней, чтобы не ныла, попробовала помассировать.

Рассматривать носки своих туфель оказалось не в пример легче, но они меня уже бесили, да и оббила я их о дверь, которую мне так и не открыл предатель и разрушитель моих надежд.

— Отойдите от края.

Моё тело прострелило от властного, чарующего и бархатистого голоса манаукца.

— Обалдеть! — вырвалось у меня, и я растекалась в улыбке. — Вот это голос! Вы где так научились им владеть? Вроде ничего эротического не сказали, а у меня дикое желание раздвинуть перед вами ноги. Вау! — Я была под впечатлением. — Столько раз читала о подобном, но вот чтобы вживую услышать, испытать на себе — никогда! — поделилась я своими эмоциями с порочным Ангелом. — Ни о чём подобном я сама не писала, так как не верила. От вас просто волной исходят мужское обаяние, очарование, брутальность. Просто бери и властвуй! Сразу видно — альфа-самец.

Бровь у манаукца иронично поползла вверх, и я видела, как открываются его алые уста, поэтому решила быть быстрее и зажала их ладошкой.

— Ш-ш-ш-ш, ничего не говорите. Я не в том состоянии, чтобы сопротивляться, а секс с незнакомцем не мои дикие мечтания. Я ведь на первом свидании не даю и на втором тоже, — бормотала я, прикрыв глаза на секундочку, а то всё кружилось перед ними, и ангелы плодились, водя хоровод. — Да хотя и свиданий-то у меня давно не было, всё время работа съела. Да и более двух свиданий никто не выдержал, но не будем о грустном. Обалдеть, какие у вас горячие и мягкие губы! Аж мурашки по телу бегают, а говорят, что они не существуют, — тараторила я, отняла пальчики и посмотрела на них. По спине уже целый табун этих самых пресловутых мурашек бегал вверх-вниз: щекотно.