Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я уставал после утренней работы физически, но куда больше изматывало нервное напряжение, страх, что я сделаю что-нибудь не так и на мою голову обрушится поток брани. В школу я приходил выжатый как лимон. Но своим местом я дорожил, потому что тут меня хорошо кормили, никто за мной не следил и не считал, сколько я съел. Раньше мне редко доводилось есть яйца, и сейчас, когда хозяйки не было поблизости, я бросал на горячую сковородку огромный кусок желтого сливочного масла, быстро разбивал три-четыре яйца и, давясь, проглатывал яичницу. А то, спрятавшись за дверью, пил, как воду, молоко, кружку за кружкой.

От хорошей еды я поздоровел, но вот беда - начал отставать в школе. Может быть, меня хватило бы и на работу по утрам и вечерам, и на школу, будь я крепче физически и не выматывай эта дополнительная нервная нагрузка мои и без того слабые силенки. В полдень меня начинало смаривать, учитель и ребята куда-то уплывали, я понимал, что вот-вот засну. Тогда я шел в коридор к фонтанчику с водой и подставлял под ледяную струю руки, чтобы холод прогнал сон.

И все-таки я был доволен, что работаю. В большую перемену я весело бежал с ребятами в лавку на углу есть бутерброды, я с гордостью выкладывал на прилавок деньги и покупал, что мне хотелось, а потом мы завтракали и рассказывали друг другу о своих белых хозяевах. Я постоянно потешал их красочными картинками из жизни лающейся семейки, как они часами злобно молчат и как ненавидят друг друга. Рассказывал, что мне удается поесть, когда хозяйка отвернется, и они добродушно завидовали.

Потом ребята принимались разглядывать новую вещь, которую я купил. Мы обязательно каждую неделю покупали себе что-нибудь из одежды, пятьдесят центов выкладывали сразу, а остальное платили в рассрочку. На нас, конечно, наживались, мы это знали, но за наличные покупать мы не могли.

Мать быстро поправлялась. Как я обрадовался, когда она сказала, что, может быть, скоро мы будем жить своим домом. Как ни сердилась бабушка, как ни возмущалась, мать стала ходить в методистскую церковь, а я - в воскресную школу, не потому, что мать меня просила - хотя она, конечно, и просила, - а чтобы встретиться и поболтать с приятелями.

Вступая в темноту протестантской церкви, я попадал в совсем иной мир: молоденькие, пуритански строгие учительницы городских школ с шоколадной кожей, угольно-черные студенты, которые старались скрыть, что их деды работали на плантациях, девчонки и мальчишки, застенчиво выбирающиеся из своего отрочества, богомольные матери семейств с колыхающимся бюстом, швейцары и сторожа, гордящиеся тем, что поют в церковном хоре, смирные носильщики и плотники, которые здесь исполняли обязанности дьяконов, робкие прачки с пустым, отрешенным взглядом, которые вскрикивали и стонали, приплясывая под пенье псалмов, жизнерадостные епископы с брюшком, изможденные старые девы, которые постоянно устраивали какие-то благотворительные вечера... снобизм, кастовость, интриги, сплетни, мелкое соперничество классов... бьющая в глаза безвкусица дешевых туалетов... Этот мир и привлекал, и отталкивал, меня тянуло к этим людям, но, оказавшись среди них, я видел, что нас разделяют миллионы миль. Слишком уж долго меня не подпускали к этому миру, теперь мне в нем не прижиться никогда.

Но я так изголодался по обществу живых людей, что позволил себе поддаться его соблазнам и несколько месяцев прожил беззаботно и легко. В церкви начались молитвенные собрания, и ребята из класса стали звать меня с собой. Я согласился лишь из дружбы: проповеди и молитвы меня ничуть не интересовали. Вечер за вечером я проводил в церкви, и мать начала убеждать меня обратиться в истинную веру, спасти наконец-то свою душу, войти в лоно столь уважаемого религиозного братства. Я говорил ребятам, что до меня проповеди не доходят, но все они с жаром уговаривали меня "приобщиться".

- Ведь ты веришь в бога, правда? - спрашивали они.

Я старался перевести разговор.

- Сейчас совсем не то, что было раньше, - с важностью говорили они. Мы больше не вопим в церкви и не стенаем. Прими крещение, стань членом религиозной общины.

- Не знаю, нужно подумать, - отвечал я.

- Дело хозяйское, мы тебя не принуждаем, - вежливо говорили они, и я понимал, что, если я хочу с ними дружить, мне придется принять крещение.

И вот наконец последнее молитвенное собрание. Проповедник попросил всех членов религиозной общины встать. Встало большинство присутствующих. Тогда проповедник попросил встать верующих, которые не принадлежат ни к какому братству. Еще несколько человек поднялось. Теперь осталось сидеть лишь несколько оробевших подростков, которые не принадлежали ни к какой церкви и не исповедовали никакой религии. Отделив таким образом грешников от праведников, проповедник велел дьяконам подойти к тем, кто "бродит в потемках, и склонить их к беседе о спасении их душ". Дьяконы бросились исполнять приказание и пригласили нас в особую комнату, где ждал человек, "избранный и помазанный господом". Держа нас под руку и склонившись к уху, дьяконы широко улыбались и убеждали, убеждали... Вокруг были люди, которых я знал и любил, мать с мольбой глядела на меня, и мне было трудно сказать "нет". Я вслед за всеми пошел в комнату, где стоял проповедник; сияя улыбкой, он пожал нам руки.

- Так вот, молодые люди, - заговорил он оживленно и деловито, - я хочу, чтобы все вы обратились в истинную веру. Я не прошу вас креститься, но мой долг божьего избранника предупредить вас, что вам грозит опасность, страшная опасность. Отвратить ее может только молитва. И я прошу вас исполнить мою просьбу. Позвольте собравшимся здесь вознести за вас молитву господу. Неужто вы мне откажете, неужто среди вас найдется душа столь холодная, столь черствая, столь безвозвратно погибшая? Неужто вы не позволите этим добрым людям помолиться за вас?

Он выдержал эффектную паузу - никто, конечно, не ответил. Все эти приемы были мне известны, я понимал, что меня обводят вокруг пальца, мне хотелось выпрыгнуть из окна, убежать домой и никогда больше эту сцену обращения не вспоминать. Было и стыдно, и противно, но я продолжал сидеть.

42
{"b":"68615","o":1}