Всё было так: холодной хаты стены,
Белёные до боли, как холсты,
И солнце красное, и теней
От рам оконных по земле кресты.
Отец стоял. В дверях. На всё готовый.
Казалось, стал каким-то неродным.
И женщины, тогда ещё не вдовы,
Входили в хату попрощаться с ним.
Вот мать ему подносит полотенце,
Что вышивала в юности она.
Как не болеть, как не метаться сердцу?!
Одна дорога, а на ней – война.
Молчать и молвить слово было трудно.
Отец и тот сказать лишь только мог:
«Прощайте». Фотокарточки – в нагрудный.
А полотенце – бережно в мешок.
Темнел лицом. Потом присел на лавку.
И мы присели в тяжкой тишине.
Не знаю что и как, но было жалко,
Чего-то сильно жалко было мне.
Отец ушёл. Как все ушли. И в голос
Все бабы вдруг. И плачут, нет конца,
Рыданья с причитом скитались, как метели.
А я стоял, забытый, у стены.
Что делать мне? Мне без году неделя
На белом свете, посреди войны.
Что делать мне? Вокруг все голосили!
Деревня вся. Весь выгон голосил.
Я закричал, трехлетний сын России,
Которую отец мой защитил!
