– Ну, лук, меч, ножи. Думаю, осилим, – ответил я, коснувшись своего оружия пальцами.

– Точно псих, – тихо повторил Дима. А потом протянул ладонь. – Дай хоть меч гляну. Если это древний артефакт, то можно без напряга долбануть того выродка.

Я ещё поглядел по сторонам, надеясь, что моего позора сейчас никто не видит, а потом вытащил из ножен клинок, подав чародею. Тролль, не тролль, какая разница? Не с богом воевать будем, и то ладно.

Дмитрий взял меч, зажмурился и провёл по железу пальцами, отчего оно тихо зазвенело под пальцами, как струна. Так продолжалось достаточно долго, а я глядел по сторонам. Что он тянет? Убежит ведь тролль, ни с чем вернёмся. Стыдоба-то будет.

– Хороший клинок, – наконец, произнёс чародей, протяжно вздохнув. – Для артефактора просто замечательный.

– С древними чарами? – с надеждой спросил я. – А что, неплохое подспорье.

– Он чистый, как белый лист. Делай с ним, что хочешь, и не нужно соскрёбывать магемы предыдущего мага. Давай так. Если выживешь, я с ним поковыряюсь, недавно у отца много всяких схем позаимствовал. Может, что хорошее и выйдет.

– Послушай, кудесник, – произнёс я и положил Дмитрию руку на плечо, отчего тот немного растерялся, – я новенький в этом ремесле, ты новенький, стало быть, вместе держаться надобно. Я тебе часть доли отдам, а ты мне с колдунством поможешь. На упыря надёжи нет никакой. Он неплохой, но не то, что мне надобно.

– Ты сегодня погибнешь, – немного нервно ответил чародей.

– Не-е-ет, – протянул я, – если всё толково сделаем, то и сами целы будем, и подвиг свершим.

– Да ты даже кто такой тролль не знаешь, – вдруг начал повышать голос Дима. – Я не о таком геройстве мечтаю. Отец без потерь чужие миры прошёл, а что про меня скажут? Что я укокошил товарища в первой же битве? Нет!

– Значит, у тебя папенька из знатных? – переспросил я, обдумывая, как быть.

И чему же меня учил Тихон? Что есть в сём добром молодце? Не гордыня. Не зависть. И не за злато он встал на путь охотников.

Что же Тихон сказал бы? Вот, вспомнил, кажный сын хочет доказать своему отцу, что он не нуждается в опеке, что он уже взрослый. И чем больше слава предка, тем сильнее это желание. Правда, это он про Ратибора говорил, но тут что-то похожее есть. Жаль, Тихона нет, не у кого спросить мудрого житейского совета. Придётся самому думать.

– Ладно, – произнёс я, убирая руку с плеча Дмитрия, забирая меч и отходя в сторону, – сам побью его, и вся слава моя будет. А ежели сдохну, то все будут знать, что ты испугался, из-за чего человек погиб. Да и невелика потеря, подумаешь, псих какой-то.

Я отошёл ещё дальше, а потом встал, зажмурившись. Если попадётся на эту детскую уловку, то совсем велика его обида на отца. Или наивен, как дитя.

– Ну ты и скотина, – послышалось сзади, – на совесть давишь?

– Ага, – как можно самоувереннее произнёс я.

– Да чёрт с тобой, – выругался Дмитрий, а потом зазвенел чем-то. – На, хоть, ва́кумки с чарами.

Он догнал меня и вручил несколько склянок со светящимся нутром. Среди них была обычная лампа, наполненная светом. Я улыбнулся, взяв всё это добро и рассовав по карманам, а потом поднял меч вверх.

– На поиски славы, славяне. Несмеяна, ты что умеешь?

Бледная ужалка приподняла большое ружьё, показывая, что именно им она и будет бить недруга. Я же перевёл взгляд на Дмитрия. Тот снова вздохнул.

– Она снайпер.

– Это что?

– Это стрелок с дальней позиции, – пояснил чародей. – Трёхлинейка Мосина, конечно, древнее оружие, но нелюдю автоматику в город не дадут. И так еле разрешение выбили.

– Подревнее буду, – усмехнулся я, легонько взмахнув мечом. – И подыхать не собираюсь.

Дима достал из кармана небольшую штучку, положив на ладонь, а потом та взмыла в воздух, как мыльный пузырь.

– Снимать будешь? – переспросил я, глядя на небольшой огонёк, зажёгшийся на вещице.

– Это не помешает. Твои камеры тоже, кстати, работают, – согласился он, отчего я притронулся к хрустальному оку, висящему на краю бронежилета.

Так мы направились в рощу. Чем дальше уходили, тем больше звуков слышалось. Звуков, чуждых лесу. Гомон, крики, звон железа.

– Мой лес! – наконец, разобрал я девичий звонкий голос. – Прочь, выродки!

Мы переглянулись и прибавили шаг. Обогнув густые заросли ивняка, поселившегося вдоль какого-то пруда, и взобравшись на небольшой холм, увидели около трёх десятков странных существ, тащивших пилы, топоры и прочий инструмент. Все они были мне по пояс ростом, зеленокожие, носастые, с длинными ушами. Одеты в лохмотья, какие можно на свалке подобрать. А вокруг них бегала босая девушка, почти подросток, одетая в рваные синие мужские порты и футболку. Только цветной пояс, выполненный по завету предков, был привычным и знакомым. Берегиня, а это именно она, кидала в них ветки и шишки да выкрикивала проклятия, боясь подойти ближе.

– Гоблины? – вдруг произнёс Дмитрий, – а эта-то гадость откуда? Их у нас никогда не было.

– Знакомые? – переспросил я, вслушиваясь в непривычный говор существ и крики берегини.

– Это из Европы. Их раньше дальше Урала никогда не видели. На редкость неприятные твари.

– Я вам глаза выцарапаю! – визжала берегиня, бегая по кругу, как собака вокруг выводка кабанов. И лает, и подойти боится. – Уроды!

Гоблины, горлопаня меж собой и не сильно обращая внимание на девушку, подошли с пилами к большой берёзе.

– Не надо! – взмолилась берегиня. – Ну, пожалуйста, не трогайте.

Я прищурился и приладил стрелу к тетиве.

– Не вздумай, – прошептал стоящий рядом Дмитрий, хотя сам достал пистолет, щёлкая им и зло играя желваками, – у нас на них заказа нет. Нас за это могут оштрафовать. Или вообще отнять лицензию.

– И ты будешь глядеть, как обижают невинных? Берегиня без берёзы – мёртвый дух. Их у нас ещё берёзынями звали, а промеж византийцев ангелами. Берёза – священное светлое древо. И ты будешь глядеть, как чуждые твари святыню попирают?

– Их нельзя убивать, – повторил чародей, скрипнув зубами.

– А кто об убийстве говорит? Так, попортим шкурку малость.

Я вскинул лук, прицелился и выстрелил. Стрела со звоном железа о железо выбила из ручонок одного из гоблинов пилу. А после этого я поднял руку с жетоном и громко свистнул.

– Всем стоять! Охотники!

В лесочке повисла полнейшая тишина, а берегиня и зеленокожие обернулись и замерли. На лице девушки медленно проступила улыбка. А глаза, на которых навернулись слёзы, просияли. Из кучки гоблинов же вышел один, одетый почище и побогаче. Даже шкурка дворового кота на плечи была накинута.

– Хантур, охотаник, – произнёс он по слогам, блеющим, как у барана голосом, даже жёлтые глаза его были как у барана – с лежащим на боку овальным зрачком, – лорд-хозаин сказал, не боятса. Это землиа оф лорд. И мы делат, щто лорд сказал.

– Да мне плевать, что вы делаете! Вы человека убили!

– Это не тролли, – прошептал мне на ухо подошедший Дмитрий.

– Не мешай, – едва слышно ответил ему, а потом закричал: – И вы примете за это кару!

Гоблины загоношились и начали шумно что-то обсуждать, тыча пальцем то друг в друга, то в мою сторону. Предводитель совсем разошёлся, хватая за грудки своих помощников и раздавая тычки. Я наблюдал за всем этим с откровенным любопытством, пока, наконец, старший гоблин не заблеял на всю поляну.

– Шар ап!

Зелёные смолкли, а вождь достал из складок лохмотьев потресканный смартфон и несколько раз в него ткнул, приложив у длинному уху.

– Хозяин, хантур хиэ, он говорит, мы убили хуман. Еес. Да.

Гоблин широко улыбнулся, показав острые зубы, и убрал смартфон.

– Это не мы убить. Мы не знать, кто убить, – проблеял вождь и достал тонкую потёртую плашку, – у меня виза есть. Ю кэн нот меня бить.

– У тебя – да, а у твоих работников? Я не уйду, пока не узнаю, кто убил человека.

Я убрал лук, достал меч и медленно пошёл вперёд, срубая им верхушки трав и листья папоротника. Гоблин оглянулся и снова противно залепетал.