Город был мёртв. Убит упавшим с неба рукотворным солнцем. Став похожим на давно заброшенное кладбище с покосившимися надгробиями и изрытыми воронкой могилами.

К одной из таких могил и направлял свои тяжелые шаги мужчина, закутанный в тёплую, одежду, хотя календарно, был ещё только конец августа. Мужчина был совершенно один, и вы едва бы его заметили за покрывшем одежду серым пеплом, который до сих пор продолжал сыпать с вечно серого неба. если бы не висевший на его плечах небольшой, ярко красный рюкзачок, с которого мужчина заботливо стряхивал пепел каждый раз как делал привал.

Этот рюкзачок, ещё помнил осторожные, и заботливые прикосновения своей молодой хозяйки – школьнице по имени Вероника. Или Вера, как в последнее время стал называть её отец, ведь именно Вера, было всё что у него оставалось.

Рюкзаку был уже почти год, но он так и не успел наполниться тетрадями и учебниками, как и положено рюкзакам первоклашек. Но он был очень любим и трепетно храним своей юной хозяйкой, искренни верящей, что вот-вот, уже совсем скоро всё закончится, и они, как ещё сотни других людей, выйдут наружу из своих мрачных убежищ, и устроив массовый субботник в наспех покинутом городе, вновь вернуться к прежней жизни.

Маленькой Верочки едва исполнилось семь, когда привычный для неё мир вдруг пошатнулся, успев лишь издать раскатившейся эхом, тягучий гудок воздушной сирены. В тот день Вероника была в парке со своими папой и мамой. В этом парке было большое, или огромное, каким оно казалось маленькой Верочке озеро, а на покрытом зелёной травой берегу, покоилось перевёрнутые к верху брюхом, прогулочные лодки кроме тех, что уже занятые своими гребцами, бороздили голубовато-зелёную поверхность озера. Кругом играли дети, прогуливались влюблённые парочки и просто грелись на весеннем солнце.

Верочка очень любила этот парк, и старалась не упускать ни одного тёплого дня, чтобы покататься с папой на лодке. Тогда выбравшись на середину озера, отец оставлял вёсла мерно покачиваться за бортом, и брался за чтение утренней газеты. А пока он неспешно читал, его маленькая дочка Вероника откидывалась назад, и прищурив глаза смотрела на небо. Её окутывал звук бьющей о борт мелкой волны, пение птиц и голоса людей.

Путь от убежища в город, занял у отца Веры три долгих, тяжелых дня. Зрелище, приставшие его глазам было ужасно. Это как возвратятся к родителям, которых давно не видел, а оказаться у их заросшей сорняками могилы. Казалось его вот-вот покинут последние силы. И всё что ему хотелось, это просто упасть от бессилия и умереть. Но это чувство преследовало его всю дорогу, и он просто не смог бы преодолеть этот путь если бы поддался ему. Реветь, биться в истерике, кричать уткнувшись заиндевевшем лицом в детский рюкзак. Это всё что он мог себе позволить. А потом встать и идти дальше; ведь он обещал. Вот и парк. Он когда-то был душою города, а сегодня мёртв, мёртв, как и всё вокруг. Его обмелевший водоём покрыла багряной плёнкой, со стороны так похожей на отражение закатного неба. Только это ни небо. И последним закатом озарившем небо, был закат атомного взрыва. Кто и зачем начал ту войну не известно, ясно лишь то, что победивших в ней нет. Остались только выжавшие, те, чья жизнь больше похожа на эхо давно затихшей сирены.

Если верить старым, заводным часа, то отец Вероники добрался до парка примерно в восемь утра. Согнувшись он стоял у подножия моста пересекающего озеро. Путь был завершён, и накопившаяся усталость прижимала его к земле и смыкала припухшие веки.

На секунду среди жгущей темноты, ему послышался звук опущенного в воду весла и чей-то беззаботный смех. Он попытался разомкнуть усталые веки, но не смог. «Папа, папа, давай покатаемся» услышал он дочкин голос, такой явственный и живой, словно она стояла совсем рядом, держа его за руку. Широко распахнув глаза, он посмотрел прямо перед собой. Но в его руках был всё тот же красный рюкзачок, и обжигала воспалённый слух тишина.

Сотрясаясь в рыдание, он облокотился о перила моста, и что-то долго шептал, прижав губы к потёртой спинке рюкзачка. Казалось прошла вечность, ещё одна вечность после рвущей душу катастрофы, прежде чем он продолжил шагать к вершине моста. Трясущимися от рыданий и холода пальцами, он с трудом, но аккуратно, расстегнул молнию и вынул из него небольшой, алюминиевый термос. Прижав термос к груди и заботливо прикрыв его курткой, мужчина зашептал: «Моя девочка. Моя милая маленькая девочка. Я сделал это. Я пришёл» Подойдя к краю моста, случайно столкнув рюкзачок в озеро, мужчина последний раз нежно поцеловал блестящую поверхность термоса, и отвинтив крышку, осторожно протянул его над озером.

Перед своей смертью, город заботливо позволил укрыться своим обитателям у себя за пазухой. Крики и взрывы сотрясали его улицы, разрушая дома и судьбы людей. Последнему человеку, успевшему закрыть за собой двери убежища, похоже случилось увидеть нечто такое, что не дало ему больше проронить ни слова. Мощный толчок сотряс стены убежища и все не сговариваясь поняли, что произошло невообразимое.

Трудно сказать, сколько прошло дней или недель, а быть может лишь пара часов. Когда среди толпы, появились первые, пожелавшие покинуть укрытие. Тогда из пяти, обратно вернулось только двое, принеся с собой отчаяния и неизвестную болезнь. Горд накрыло вуалью смерти. Той смерти, что когда-то окутывала Хиросиму и Нагасаки.

А люди ждали, надеялись и умирали. Надеялась и маленькая Вероника. Она благодарила Бога за то, что не одна, что рядом с ней её мама и папа. А ведь даже этим, увы мог похвастаться не каждый. Но к сожалению, Верина мама, и на поверхности не отличавшаяся хорошем здоровьем, здесь лишенная нормального света и тепла, стала быстро чахнуть, и спустя время тихо умерла, став первой среди многих.

Неделю за неделей, многоликая смерть продолжала забирать свою безжизненную дань, вынудив выживших устроить крематорий и свой собственный склеп. С Верой остался только папа. Его дочка всегда была веселым и жизнерадостным ребенком, но смерть матери, мрачные лица окружающих, и отсутствие неба, делали своё чёрное дело. Девочка стала замкнутой и почти не разговаривала. Отец как мог пытался приободрить свою любимою дочку, но ему это почти не удавалось. Так на пороге смерти оказалась и маленькая Вера, последний лучик света для её отца, в этом угасающем склепе.

Он проводил всё своё время рядом с дочерью. Что-то рассказывая пока она была в сознании, и отчаянно молился, когда она засыпала тяжелым, вязким сном. В один из таких, столь похожих друг на друга дней, Отцу Веры показалось что смерть отступила от её ложа. Она приподняла голову, а в глазах, заиграла частичка того живого блеска, который раньше никогда её не покидал.

Но это смерть приподняла её голову и напоила своей мёртвой водой, позволив девочки попрощаться. Те последние слова, произнесённые дрожащими, пересохшими губами, рвали её отцу душу, но и они же предавали ему сил в пути.

– Папа, я не хочу умирать, ни здесь, ни в этой яме. Пожалуйста, отнеси меня домой…

Утром маленькой Веры не стало.

По установленным правилам, отец Веры должен был отнести тело дочери в помещение крематория или позволить это сделать другим. Но он целых три дня никому не позволял к ней приблизится, и лишь после, сам предал её тело огню, а прах поместил в алюминиевый термос.

Андрей и сам не знает почему заглянул в эту кабинку. Быть может, чутьё сталкера велело проверять любые помещения где может скрываться опасность, а может, его привлекла относительно целая дверь, лишь выцветшая, но не тронутая ни взрывами, и мародерами. Они явно были здесь первыми.

– Андрей, ну что у тебя там? – спросил Игорь, ведущей группы. Он только что обследовал всю квартиру. Нечего, такие же развалины, как и во всём подъезде, как и во всём городе.

– Тут туалет! – шёпотом ответил Андрей. Его автомат был не по уставу выпущен из рук, и повисал на ремнях. Андрей знал, нельзя ни на минуту терять бдительность и забывать где ты находишься, пока ты не в убежище. Но сейчас, в эту самую минуту, в его душу, закралось маленькое, безумное желание