Эйда прыснула, а Айдар чуть было не вскипел, но вовремя опомнился. Конечно, отец шутит. Он потому и шутит, что уже решил. На самом деле он гордится тем, как его сын умеет летать. Несмотря на то, что всё обещает надавать по шее…

– Наверное, я рискну, – продолжал забавляться имень Эстерел. – В крайнем случае буду держать на привязи обоих. Назови цену, почтенный Руйбикор, сбавь, сколько полагается, потом ещё немного, и выписывай документы…

"Если мужчину можно вывести из себя, – нередко повторял отец, – пусть попробует носить юбку. Может, это ему больше понравится. Злость, обида, гнев – это для рыночных склочниц. И для глупцов".

Ардай Эстерел – никакой не глупец. И уж конечно, ни к чему ему юбка.

– Ну, я, в крайнем случае, улечу, – Ардай безмятежно улыбнулся. – Не знаю, конечно, как рух…

Мать и сестры всё приготовили к их возвращению – печка в стойле топилась, согревая насыпанный в жестяное корыто крупный речной песок, не больше и не меньше согревая, чем нужно. Дело это тонкое, хлопотное, старания требует, внимания строжайшего. Спустя рукава лучше не браться – себе дороже выйдет. Нужно мягкое, ласковое, сухое тепло, и появится покрытый густым серым пухом прожорливый птенец, и вот тогда-то главные хлопоты и начнутся…

Ардай сам уложил яйцо в песок, придирчиво пощупав его сначала – довольно ли тепла? И не горячо ли? Бережно присыпал. Ещё там, на рынке, отец вручил ему покупку, дав этим понять, что всё дальнейшее – его дело. Сестренки окружили тесно и смотрели во все глаза. Каждая норовила что-то подать, поддержать, и все, конечно, только мешали. И гвалта от них, как обычно, было больше, чем нужно. Но Ардай был терпелив, как никогда – слишком радовался, чтобы сердиться.

Мать подошла с маленьким братишкой на руках, передала малыша старшей дочке и наклонилась к самому яйцу – послушать птенца. Потрогала скорлупу пальцами, одобрительно кивнула.

– Еще неделя? – она повернулась к мужу.

– Наверное, меньше. Дней пять, хотя, может, и шесть…

– И сколько?..

– Две сотни монет. Это хорошая цена, Мия. Яйцо от победителей гонок.

И мать опять кивнула. Сделанное отцом в их доме никогда не обсуждалось и не осуждалось, хотя, две сотни – это, конечно, дорого. Готового птенца, не самого лучшего, может быть, можно купить сотни за полторы. Еще за полторы сотни можно было купить пять-шесть приличных лошадей, или построить небольшой дом. Сегодня отец сделал ему щедрый подарок.

– А почему такая скорлупа?

– Производитель из диких, – объяснил отец, – и потом, это зависит от того, чем кормят птицу. Не беспокойся, Мия, ты же знаешь, даже совсем дикие птенцы послушны, если их правильно воспитать.

Имень Эстерел говорил так уверенно, как будто не он совсем недавно с сомнением расспрашивал торговца о том же самом.

Он добавил:

– У Руйбикора всегда был хороший товар. Если хоть раз проколется, как он будет здесь торговать? Что-то пойдет не так – я его из-под земли достану, ты знаешь.

– Не беспокойся, Мия, птица будет отличная, – это заявил старый Кир Эстерел, дядя отца, который до сих пор стоял поодаль, за спинами девочек, – у твоего мужа нюх на хороших птиц!

– Дядя Кир, – воскликнул отец, обнимая родственника. – Видишь, что у нас творится – прости, не заметил тебя…

Тот заулыбался:

– Да я давно сижу, вас дожидаюсь, Мия уже не один ковш холодного пива мне принесла.

– Но я что-то не видел твоего руха! – забеспокоился имень.

Дядя развел руками.

– Из меня нынче плохой летун, Гай, уж не серчай. Так кости скрутило, вообще впору было дома сидеть. Я на повозке приехал.

– На повозке… – отец покачал головой, и ничего больше не добавил.

Им завтра вместе отправляться в путь. На повозке? Тогда дорога затянется, очень затянется, а это некстати.

Старик приблизился, изрядно подволакивая ногу – понятно, что на руха ему не сесть. Посмотрел на яйцо, и похлопал Ардая по плечу.

– Ты на этой птице через три года приз возьмешь, парень! Главное, не оплошайте, выкормите как следует…

Ардай пообещал:

– Не оплошаю…

Его сомнения насчет скорлупы немного беспокоили, хотя сам он в этом как раз не очень разбирался. Ну, сколько яиц рухов повидал он в своей жизни? Мало. Какая там скорлупа бывает у диких? Да кто его знает. И у отца, и у дяди Кира опыта побольше, наверное, их суждению можно доверять. Но лучше бы, конечно, без сомнений.

– Выкормим, – заверил отец. – С мясником уже всё договорено. Нам бы еще самим не оголодать! Как там с ужином, Мия?

– Всё хорошо с ужином, – мать взяла на руки захныкавшего ребенка. – Прошу к столу.

Вдруг за перегородкой, в своем стойле пронзительно закричал, захлопал крыльями Момут, их старый рух, и Бак, верховой рух отца, ответил таким же пронзительный криком сверху, с башни.

– Это что еще такое? – удивился отец.

Он зашел в соседнее стойло, к Момуту, потрепал его по могучей шее – глаза огромной птицы, спокойной, меланхоличной уже от старости, неестественно блестели, из мощного клюва вылетал сиплый клекот пополам с шипением, хохол из перьев на голове воинственно дыбился.

– Да что с тобой, дружок, что случилось? – отец привычно гладил, успокаивал птицу, которая продолжала клекотать, и клюв, способный разнести голову быку, тревожно щелкал у самого его уха.

Никто не беспокоился – рух никогда не поранит хозяина. По крайней мере, такого еще не случалось.

Момут топтался, подпрыгивая, скреб когтями земляной пол, так, что солома летела во все стороны, и не желал успокаиваться, наоборот – опять закричал, и тут же они услышали ответный вопль Бака с башни.

– Может быть, чувствует птенца? – предположила мать, – так бывает…

– Наверное, дракон пролетел низко, – тихо сказала Валента, старшая из сестер. – Они так кричат, когда дракон…

– Да, я тоже видел вчера, – согласился отец. – Сразу несколько летают. Ладно, раз ты такой беспокойный, посидишь на цепи, от беды… – он набросил на ногу птицы разомкнутое стальное кольцо, ловко застегнул. – А то у нас тут дорогое яйцо, приятель. Всё. Пойдемте ужинать.

Они отправились в дом, а оба руха то и дело опять принимались вопить, по очереди. Может, и правда, драконам вздумалось летать низко? С чего бы, интересно?

Ужинали, как всегда, в просторном нижнем зале дома. В окно видно было, как румяное солнце уже почти скатилось к дальним холмам, лес на тех холмах отсюда казался мягким ворсистым ковром, который хотелось гладить рукой. Такой ковер, зеленый узор на коричневом поле, висел над скамьей за спиной дяди Кира – на почетном месте. Ковры эти, мохнатые, как шкура зверя, ткут на Юге, в Борсалле, здесь их нечасто встретишь. Здесь стены украшают другими коврами – их вышивают крашеными нитками на толстом грубом холсте. Тоже красиво.

– Нигде не ел такого хлеба, хозяйка, – похвалил дядя Кир, протягивая руку за следующим ломтем.

Это было не просто вежливостью – хлеб у матери, и правда, удавался вкусным необыкновенно. Даже кухарка Лита втихую завидовала. Ардай обожал его теплым, недавно из печи – с хрусткой корочкой, посыпанной пряными травами, сначала с упругой, а потом тающей во рту мякотью…

– Захвалил ты меня, дядюшка, – мать улыбнулась. – Ты и пива такого нигде не пил…

– И каша у моей жены на славу, а уж тушеное мясо – вообще язык проглотишь. Видите, как мне повезло? – шутил отец.

– Еще ты хвастун, – дядя благодушно погладил усы.

– Хвалиться женой мужчине не зазорно.

– Оно так. Сыновьями вот гордятся молча, зато тут уж, действительно, отцу и почет, и радость, – дядя покосился на Ардая, который давно расправился со своей порцией мяса и каши и теперь жевал сладкий пирожок с ягодами – ужин был праздничный, по случаю приезда гостя, да и покупка руха – тоже, что ни говори, событие. Даже если этот рух – пока только яйцо.

– У мальчика ведь первые испытания уже будущим летом? Готов?

– На мечах он дерется неплохо, – ответил отец, – не хуже меня. Кое в чем, конечно, можно и поучиться. Не знаю, будет ли он первым, но последним не будет точно.