Арье Барац родился в 1952 году в Москве, в 1976 году окончил медико-биологический факультет 2-го МОЛГМИ (РГМУ), во время учебы участвовал в работе философских семинаров Л. Черняка, М. Туровского и В. Сильвестрова. Более десяти лет работал врачом в лабораториях московских городских больниц.

С 1992 года проживает в Израиле, в Матэ-Биньямине, на границе между Иудеей и Самарией. С 1993-го по 1996 год обучался в сионистской иешиве «Бейт-Мораша» в Иерусалиме. В течение нескольких лет работал в русскоязычном отделе поселенческой радиостанции «Аруц-Шева» («Седьмой канал»), вплоть до ее закрытия в 2003 году.

С 1992-го по 2018 год сотрудничал с израильской газетой «Вести», издавшей более тысячи его публицистических и религиозно-философских статей.

С 1999 года по 2018-й вел в этой газете постоянную еженедельную религиозно-философскую рубрику, в которой освещал иудейские представления по возможности в наиболее широком контексте мировых религий и секулярной культуры.

Автор нескольких религиозно-философских книг: «Лики Торы» (1993), «Презумпция человечности» (1998), «Два имени единого Бога» (2004) и других, а также романа «День шестой» (2019). Во всех этих произведениях среди прочего рассматриваются перспективы диалога религий, в первую очередь иудаизма и христианства, но также ислама и восточных учений. Публицистика посвящена актуальным политическим проблемам Израиля.

Новое время ознаменовалось массовым отходом общества от религиозных традиций, однако далеко не всегда от самой религии, от самой веры в Бога. В некоторых случаях разрыв с Церковью сопровождался возникновением нового типа религиозности, который в следующих словах охарактеризовал немецкий историк Иоганн Землер (1725–1791): «Христианство по своему существу есть доведенное Христом до сознания человечества право индивидуума, право каждого иметь свою собственную частную религию в противовес всему, что выдает себя за религию господствующую, обязательную» [1].

Вскоре эта частная религиозность обрела свой голос в экзистенциальной философии. Однако со временем, после того как страсти улеглись, встал вопрос сопряжения этих исходно соперничающих вер – новой индивидуальной и старой соборной. После того как традиционная религия перестала быть в Европе «господствующей» и «обязательной», интерес к ней со стороны частных верующих в значительной степени восстановился. Со своей стороны, табельные конфессии – во всяком случае, некоторые из них – не стояли на месте и зачастую также стали прибегать к новому языку.

Книга «Квантовая теология» посвящена вопросам сопряжения индивидуального поиска религиозной истины с традиционными вероучениями, равно как и с тем диалогом, который эти учения вольно или невольно между собой ведут.

В книгу входят три независимых, но в то же время тесно связанных между собой религиозно-философских очерка: «Квантовая теология», «Психоаналитическая теология» и «Теология дополнительности».

«Квантовая теология» представляет человеческую личность высшим ценностным «квантом», подразумевая тем самым полную невозможность какого-либо разделения людей по уровням (сверхчеловек, недочеловек и т. п.).

В книге «Психоаналитическая теология» обсуждается проблема, каким образом эти «кванты» – эти столь равные в главном человеческие личности – столь сильно расходятся во всем остальном.

Содержательное согласование различных культур и религий возводится к «психологическому» согласию и примирению их родоначальников. Развитие отношений членов семьи библейских патриархов рассматривается как ключ к пониманию взаимоотношений всех мировых религий.

«Теология дополнительности» сосредотачивается на подробном рассмотрении отношения двух религий: иудаизма и христианства, которые представляются как подразумевающие друг друга.

В одном из своих частных писем Белинский писал: «Если бы мне и удалось взлезть на верхнюю ступень развития, я и там попросил бы вас дать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции Филиппа II и пр., и пр. – иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой. Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братьев по крови» [2].

Позднее аналогичное высказывание Достоевский вложил в уста Ивана Карамазова: «Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка» [3].

Как мы видим, этот «бунт» был направлен не просто против наивных социалистических проектов, согласно которым иллюзорное «счастье» будущих поколений должно достигаться за счет реальных страданий ныне живущих людей. Иван Карамазов «возвратил билет» в тот рай, который на протяжении веков рисовался традиционной религией. Согласно Достоевскому, даже «временные» кошмары, выпавшие на долю одного только человека, способны перечеркнуть «вечное» благоденствие всех людей. Всякий человек равновесен всему остальному человечеству.

Как бы то ни было, эта неожиданная мысль стала центральным откровением эпохи модерна, более того, стала его главной идейной основой. В первой половине XX века представление о краеугольности каждой человеческой личности, ее уникальности и неподменимости заняло центральное место в сознании мыслящих людей и утвердилось в лице целого философского направления – экзистенциальной философии.

Именно эта философия в первую очередь обеспечила распространение индивидуалистического образа жизни и легла в основу уважения прав человека.

П. Тиллих в этой связи писал: «Индивидуализм есть самоутверждение индивидуального „Я“ как такового, безотносительно к его участию в мире. Тем самым он полярен коллективизму, самоутверждению „Я“ как части большого целого, безотносительно к индивидуальному характеру этого „Я“. Индивидуализм вышел из кабалы примитивного коллективизма и средневекового полуколлективизма. Он рос под защитным покровом демократического конформизма и открыто выступил – в умеренной или радикальной форме – в экзистенциализме» [4, с. 74].

Экзистенциализм громогласно заявил, что какими бы талантами люди ни обладали, на каком бы профессиональном или интеллектуальном уровне они ни находились, к какой бы нации, религии и культуре ни принадлежали, они стоят перед одной задачей, которую не может выполнить никто, кроме них, а именно: перед задачей самореализации и самоопределения.

Любому предмету предпослан его закон, любой предмет порождается и задается своим законом. Лишь человек, являясь одним из предметов этого мира, не имеет такого закона, но осужден его выработать, самостоятельно решить: кто он?

Сартр писал: «Нет никакой природы человека… Человек просто существует… и поскольку он представляет себя уже после того, как начал существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает» [5, с. 323].

Считается, что впервые близкое определение было дано Пико делла Мирандола (1463–1494), который в «Речи о достоинстве человека» вкладывает в уста Всевышнего следующие слова: «Не даем мы тебе, о Адам, ни своего места, ни определенного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно своей воле и своему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого Я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать всё, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие, божественные» [6, с. 221].