Да, это-то я понимал. Выяснилось, что даже мафия с трудом приспосабливается к обновившемуся Новому Свету.

— История, которую ты, Фрэнк, мне только что рассказал, совершенно потрясающая. Но я не вижу для тебя никакого выхода из этого положения, — проговорил я.

Он залился смехом.

— Подожди, может быть, тебе в голову придет хорошая мысль. Мне действительно нужен классный адвокат для переговоров с Феррагамо. Он — ключевая фигура в этом деле. Надо, чтобы он созвал еще одну пресс-конференцию и заявил, что у него появились новые улики по делу Карранцы или что у него нет никаких улик. Тебе нужно поговорить с ним именно об этом.

— Но, возможно, я не верю в то, что рассказываешь ты.

— Поверишь, если увидишь лицо Феррагамо, когда он узнает, что я в курсе его игры.

Насколько я понял, Беллароза был человеком, доверяющим своим инстинктам. Ему не нужны были неопровержимые доказательства для того, чтобы отдать приказ об уничтожении человека, которого он заподозрил бы в предательстве. Все, что ему требовалось, чтобы отдать такой приказ, — это бегающие глаза, случайно оброненное слово или фраза. Вот и в случае с Феррагамо он сначала придумал мотив преступления, а потом сразу обвинил в этом преступлении человека. Я вовсе не имею ничего против инстинктов, я сам доверяю своему чутью, когда выступаю в суде, а полицейские вообще каждый день руководствуются чутьем в своей работе. Но Фрэнк Беллароза, которому его инстинкты помогли выжить и остаться на свободе, пожалуй, чересчур доверился своей способности подозревать об опасности, отличать друзей от врагов и читать мысли других людей. Именно поэтому я и очутился здесь — Фрэнк Беллароза в два счета прикинул, кто я, и решил, что я буду ему служить. Интересно, верно он рассудил или нет.

Беллароза продолжал:

— Генеральный прокурор Нью-Йорка Лоуэнштейн даже слышать не хочет об этом деле. Я узнал от близких к нему людей, что он считает все эти обвинения чепухой. Что ты об этом думаешь, советник?

— Не могу сказать ничего определенного. И повторяю, я — не специалист по уголовным делам.

— Разве тебе не хочется позабавиться? Подумай.

— Подумаю.

— Ладно. — Он откинулся в кресле. — Послушай, на следующей неделе я заключаю эту сделку по недвижимости. Я обратился в ту фирму, которую ты мне посоветовал. Они дали мне парня по фамилии Торренс. Ты его знаешь? Толковый?

— Да.

— Хорошо. Не люблю, когда меня обманывают.

— Сделки с недвижимостью — это довольно простая вещь, если не упускать из виду несколько деталей.

— Тогда этим следовало заняться тебе, советник.

Я взглянул на Белларозу. Нельзя было понять, огорчен ли он или считает, что я свалял дурака.

— Ладно, это дело прошлое, — буркнул я.

— Да. Но знай, ты первый человек, который отказался от такой суммы денег.

— Неужели? Обидно.

— Да? Ну, бывало, что люди отказывались от взяток. Но не от законного вознаграждения. А оно было законным.

— Это дело прошлое, я же сказал.

— Ладно. Теперь, что касается жюри присяжных. Я понял, к деньгам ты относишься спокойно. Я предлагаю тебе пятьдесят за разговор с Феррагамо и еще пятьдесят в случае, если Большое жюри не будет рассматривать это дело.

— Если бы я специализировался по уголовным делам, я брал бы с тебя три тысячи в час в обычное время и двойную цену за работу в суде. Я не беру вознаграждение наличными за тот или иной исход дела, но и не возвращаю денег.

Беллароза улыбнулся, его улыбка мне не понравилась.

— Должен тебе честно сказать, некоторые твои шутки — удачные, а некоторые — нет.

— Я знаю.

— Ты иногда любишь строить из себя Бог знает кого.

— Это я тоже знаю.

Он кивнул.

— Вокруг меня много людей, которые готовы лизать мне задницу, а чуть зазеваешься, они же воткнут тебе нож в спину.

— Сочувствую.

— Да что ты, это же жизнь.

— Извини, я так не считаю.

— Это моя жизнь. А кроме того, вокруг меня есть и люди, которые меня уважают. Они не целуют меня в зад, они целуют мне руки.

— А кто-нибудь любит тебя?

Он улыбнулся.

— А вот на это мне глубоко наплевать.

— И все же это хорошая штука, Фрэнк, подумай над этим.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Хочу сказать тебе еще одну вещь. Вы пришли на эту землю триста лет тому назад. Верно? Поэтому вы вообразили, что все, кто пришли после вас, это незваные гости или что-то в этом роде. Но мои предки жили в том местечке под Сорренто на протяжении тысячи лет. Может быть, и две тысячи лет, еще во времена Древнего Рима. Возможно, один из моих предков был римским солдатом, который завоевал в свое время Англию и увидел там местных жителей, одетых в звериные шкуры и живущих в шалашах. Capisce?

— Я достаточно хорошо знаю историю, чтобы оценить величие древнеримской цивилизации, — ты можешь, конечно, гордиться своими предками. Но сейчас мы ведем разговор о мафии, а не о вкладе Древнего Рима в западную культуру.

— Это как посмотреть.

— Ну что ты, так считает большинство людей.

Беллароза погрузился ненадолго в задумчивость, затем сказал:

— О'кей. Теперь тебе надо принять решение и перестать увиливать от ответа. Или ты встаешь, идешь вон к той двери, забираешь свою жену и забываешь о том, что на свете есть я. Или ты остаешься и выпиваешь со мной вот эту рюмку.

Итак, мне надо было всего лишь встать и выйти. Тогда почему же я остался сидеть? Я смотрел в глаза Фрэнку Белларозе. Что я узнал за эти несколько часов? Я узнал, что Беллароза не только приятный собеседник, но и непростой человек. Значит, Сюзанна была права, он — действительно интересный человек. Возможно, именно это было подарком для меня от Сюзанны, именно это было моим испытанием. Я поднял рюмку.

— Так из чего это сделано?

— Из винограда. Похоже на бренди. Я же говорил тебе.

Мы чокнулись и выпили.

Он встал.

— А теперь пойдем к нашим женам.

Мы вышли из библиотеки. Когда мы миновали галерею над вестибюлем, я сказал:

— Почему ты не обратишься сам к этим колумбийцам и не объяснишь им, что тебя хотят подставить?

— Цезарь не может унижаться перед грязными варварами и вступать с ними в объяснения. В гробу я их видел.

Я понял, что моя прямолинейная англосаксонская логика к данной ситуации плохо применима, но все же сделал еще одну попытку.

— Римский император, однако, пошел на переговоры о мире с вождем гуннов Аттилой.

— Да, я знаю. — Мы начали спускаться по лестнице. — Из этого ничего хорошего не вышло. Он просто уронил свое достоинство, а против римлян снова началось наступление. Послушай, если твои враги хотят отрезать тебе яйца, то предполагается, что у тебя есть яйца. Иначе ты уже не мужик, а баба. Но и в этом случае тебя в живых не оставят.

— Понимаю. — Было очевидно, что мой первый совет в качестве советника главаря мафии был отвергнут. — Но Феррагамо именно на это и рассчитывает. Он предполагает, что ты не пойдешь на мировую с колумбийцами.

— Верно. Он тоже итальянец, поэтому прекрасно это понимает.

— Если ты сам не хочешь встречаться с колумбийцами, пошли кого-нибудь. Но только не меня.

— Это одно и то же. Забудь про этот вариант.

Мы прошли через вестибюль. Эта ситуация была мне интересна в качестве интеллектуальной головоломки, и мне очень хотелось найти правильный ответ. Но я также понимал, что мой интерес к делам Белларозы был куда шире, чем просто желание помочь ему отыскать выход из создавшегося положения.

— Тогда пригласи колумбийцев к себе, — предложил я. — Назначь им встречу на своих условиях.

Он обернулся ко мне, и я увидел на его губах снисходительную улыбку.

— Да? Возможно, они и придут. Но во всех твоих советах есть одно общее — мне надо просить их о перемирии. А я их в гробу видел. Если они считают, что справятся со мной, пусть попробуют. Они получат хороший урок.

Mamma mia, этот парень был крепким орешком. Я припомнил его слова, сказанные в моем офисе. «Жизнь — это война». И слова, произнесенные им в комнате для завтраков. «Итальянцы ни у кого не идут на поводу». Кажется, эта проблема была мне не по зубам. И все же я решил попытаться еще раз.