Дин сказал:

— Кому судить грешника, Кас? Скажи мне, кому? Разве грешнику выносить суждение?

Кас не ответил. Но Дин увидел, как он моргнул, увидел тень сомнения, мелькнувшую на его лице.

— Отвечай, черт возьми! — рявкнул Дин. — КОМУ СУДИТЬ, КАС? Разве грешнику судить?

Непроницаемое выражение лица Каса дрогнуло.

— Н-нет, — сказал он неуверенно.

— А кому судить? Кто выносит приговор?

— Бог, — ответил Кас хриплым, тихим шепотом. Он отчетливо сглотнул и наконец сказал: — Но его нет. Поэтому я должен был сделать это сам.

— НЕТ УЖ, блядь, не тебе это делать! Ты что, серьезно думаешь, что ГРЕШНИКУ позволено судить САМОГО СЕБЯ? — Дин видел, как Кас пытается это обдумать, и хотел встряхнуть его, хотел обнять его, хотел дать ему пощечину и поцеловать его, но вместо этого заставил себя продолжить, почти закричав на Каса: — Подумай, Кас! Кому выносить суждение, если Бога нет?

Долгая пауза. Дин сжал руки на плечах Каса. Был огромный соблазн просто сгрести его в объятие и сказать, что все хорошо. Но Дин знал, нутром знал, что Кас должен продумать все сам. Так уж он был устроен.

Дин наблюдал за лицом Каса, видел, как тот переводил взгляд влево и вправо, по мере того, как свыкался с ответом. Дин знал, о чем Кас думал. Он буквально встряхнул Каса и прошипел:

— Кому судить, Кас? Скажи мне.

— Тому, кому грешник причинил зло, — прошептал Кас.

— ДА. И кто это? — спросил Дин.

В комнате повисла гробовая тишина.

— Ты, — прошептал Кас.

Дин кивнул.

— Я. — Это даже не было правдой: Дин был последним человеком на роль судьи для кого угодно. Но он откуда-то знал, что такую логику Кас примет. Он дал Касу свыкнуться с этой мыслью, наблюдая за его глазами, желая, чтобы он понял. Через несколько секунд Дин сказал, снова стиснув его плечи и наклонившись к нему: — Это меня ты предал. Мне ты лгал, Кас! Меня ты избил, мне сломал руку! Конечно, ты причинял вред и другим, но только я тебя знаю! Я прожил с тобой целый год в этой бездне Чистилища. Я тебя знаю! Это мне ты сломал руку, и это меня ты пытался убить один на один, и я знаю, что тогда произошло, и знаю, кто ты, так что мне и судить. Верно?

И о боже, о боже, Кас задрожал под руками Дина! Боже, он буквально затрясся! Похоже было, что он вот-вот сломается. Дину захотелось плакать.

Но Кас кивнул и прошептал:

— Верно. — Дрожащий вздох. — Я согласен. Я… приму… твое суждение, Дин.

Он поднял голову. Посмотрел на Дина. С мрачным стоическим выражением лица. Ожидая своего приговора.

Дин совершенно не мог вынести этого стоического отчаяния.

— Ну так вот мое суждение, — сказал он, отпустил плечи Каса и обнял нежно ладонями его лицо. Несколько мгновений Дин держал его лицо, после чего очень осторожно наклонился и поцеловал его.

Целовать парня было немного странно: странно чувствовать колючую щетину на подбородке и вокруг губ. Это было… не как с девушками.

Дин уловил легкий аромат вереска.

Кас совершенно замер в его руках, под его губами — неподвижный, как статуя, не отваживавшийся даже дышать. Он не ответил на поцелуй.

Дин ограничился только медленным, мягким, долгим, нежным поцелуем в губы. Ничего больше.

Кас пробормотал ему в рот:

— Ч-ч-что? — Дин разорвал поцелуй и отстранился, и Кас сделал дрожащий вдох и произнес: — Ч-что ты только что сделал?

— Поцеловал тебя, — ответил Дин. Он добавил, слегка улыбнувшись: — Я думал, это очевидно.

— П-почему?

— Потому что, — ответил Дин, — ты выстрадал достаточно. — Он погладил Каса по лбу, одной рукой продолжая обнимать его щеку, другой убрав с его лба волосы, и сказал: — Слушай меня, Кас. Слушай меня очень внимательно: бесконечные страдания — это зло.

Кас уставился на него.

— Что? — спросил он снова.

— Я был в Аду. Поверь мне. Я знаю. Бесконечные страдания — это зло, Кас. Нельзя себя все время наказывать, это неправильно.

Дин поцеловал Каса снова. Опять очень нежным поцелуем в губы. И снова Кас только стоял, замерев, под его поцелуем.

Дин отстранился опять, опять убрал с его лба волосы и сказал:

— Мое суждение таково: ты выстрадал достаточно, Кас. С рукой — это вообще была не твоя вина, и ты это знаешь, просто не даешь себе в это поверить. И по части всего остального: тебе было — и ЕСТЬ — в новинку принимать самостоятельные решения, к тому же ты пытался спасти этот чертов мир — так, между прочим, — и, по-моему, ты забыл, что тебе это удалось. Кас, ты учился тогда, и до сих пор учишься. И, Кас, выводы делают не так. Когда ты облажался по-крупному, ты прикладываешь все усилия к тому, чтобы этого не произошло снова. Ты проводишь анализ случившегося, и ты меняешь что-то в себе так, чтобы не повторять эту ошибку снова. Ты учишься распознавать подобные ситуации, ты обсуждаешь это с друзьями, спрашиваешь у них совета, если не уверен. Ты учишься. Ты становишься лучше. Чего ты не делаешь, так это не мучаешь себя вечно. Ясно?

Смутно краем разума Дин понимал, что говорит и с кем-то еще — что Кас был не единственным в этой комнате, кто бесконечно себя изводил.

Кас все смотрел на него ошарашенно.

— Ты понял? — повторил Дин.

Нетвердый кивок от Каса.

— И, Кас, ты ХОРОШИЙ. — Еще один поцелуй. — Я тебя знаю. Я тебя знаю. Ты хороший парень. Теперь даже в большей степени, потому что ты пытаешься жить сам, а это в тысячу раз труднее, чем следовать приказам. Ты хороший. Правда. — Еще один поцелуй. — И ты заслуживаешь удовольствие. — Еще один поцелуй: поцелуи становились дольше, с каждым разом все глубже. Дин принялся за губы Каса, пощипывая их, пробуя на вкус, пробегая по ним языком. Кас по-прежнему не отвечал: казалось, он был совершенно оглушен, и только стоял, распластавшись по стене, застыв под поцелуями и порывисто вдыхая после каждого, как будто его раз за разом макали головой в воду.

Еще один поцелуй. Кас пробормотал:

— Дин, ты… не обязан это делать…

— Вот же БОЛВАН, я хотел поцеловать тебя уже неделями, — ответил Дин. И, произнеся эти слова, он вдруг словно увидел стену в своем сознании, бывшую там уже очень давно, и увидел, как эта стена вдруг растаяла. — Вообще-то… даже годами, — признался он. — Если уж хочешь знать правду.

Это было такой неожиданностью для Каса, что у него открылся рот. Прежде чем Кас пришел в себя и закрыл его, Дин воспользовался возможностью и наклонился для еще одного поцелуя. На этот раз с участием языка. «Вот он, твой магический язычок, — подумал Дин. — Пусти-ка меня к нему, дай его попробовать». На этот раз занялось: Кас вдруг стал целовать его в ответ: жадно, схватив Дина за плечи.

Дина захлестнули ощущения. Странное ощущение колючей щеки Каса под ладонью, энергия его рта, внезапно ожившего подо ртом Дина, руки Каса, притянувшие Дина за плечи, его язык, исследующий язык Дина. Дин почувствовал привкус жимолости и уловил аромат вереска и горного воздуха. Он вдруг словно оказался в дикой природе, почувствовал что-то чуждое. И резко осознал, что в его руках был дикий зверь; дикий — лютый и удивительный, как орел, лев, буйвол, как настоящий дракон, прямо у него в руках; изумительный, немыслимый! Кастиэль, казалось, окружил его всего, со всех сторон: он завладел лицом Дина, заполнил все его чувства, он был повсюду — пылкий, горячий, могущественный. Огонь и молния под губами Дина — и Дин не мог им насытиться: он хватал его, прижимал к себе, пробовал на вкус.

Потом что-то застопорилось. Дин почувствовал момент, когда Кас попытался вернуть себе контроль и опять начал размышлять, почувствовал, как на него опять обрушились вина и боль. Кас напрягся, словно его окатило ледяной водой, потом отстранился и сделал вдох:

— Но, Дин…

— Кому решать? — прервал его Дин, прежде чем Кас успел снова броситься в свой колодец страданий, где прожил все это время. — Кому, Кас?

— Тебе… — Но теперь в глазах Каса мелькнуло отчаянное сомнение.

— Кас, поверь мне! — взмолился Дин. Он услышал, как слова вылетели у него изо рта, и вдруг вспомнил: «Доверие. Уважение. Глубокая привязанность».