Таковы несколько примеров, связанных с моделью «школы-хозяйства». Но тема «труда в школе» выведет нас и к более общему контексту. Как понятия из далёких смысловых рядов воспринимаются в постсоветском обществе слова гуманистическая педагогика и трудовое воспитание. Но гуманистическую и трудовую направленность в реальном образовании едва ли получается разделить.
Об Э. Д. Костяшкине см., напр.: Демакова И. Д. Наш храбрый капитан // На путях к новой школе. 2002. № 5.
Цит. по: Соловейчик С. Л. Воспитание школы. Статьи для своей газеты. М., 2002. С. 83–84. Эл. публ. см. на сайте setilab.ru
* * *
Характерно, что взлёт надежд на широкое развитие гуманистической педагогики в эпоху перестройки произошёл благодаря движению, смысловым ядром которого стала педагогика сотрудничества, не случайно содержащая корень «труд» в своём самоназвании. Равноправное сотрудничество разных людей в их деловых усилиях (в том числе— и в труде учения) оказывается «хребтом» педагогики плодотворной и сколько-то надёжной как с точки зрения гуманности, так и эффективности. Симон Соловейчик, один из авторов манифеста «Педагогика сотрудничества», вспоминал так:
«…Но слово-то какое тяжёлое, грустил я, проворачивая в уме эту фонетическую громаду: со-труд-ни-чест-во. Кого увлечёшь таким железобетоном? Однако другого такого же точного понятия не находилось, а смысл и красота сотрудничества с детьми открывались всё больше. …Отношения сотрудничества могут быть мягкими, жестковатыми и даже авторитарными, тут важно одно и лишь одно: есть ли искра, есть ли зажигание, стало ли учение общим делом ребёнка и взрослого или это только работа взрослого?
Когда два человека вместе работают, вместе хотят что-то сделать, они становятся как бы равными, несмотря на разницу в возрасте, характерах, образовании и жизненном опыте. А равенство в достоинстве— величайшая воспитательная сила, потому что в основе воспитания не управление, а общение, единение душ, возможное лишь между равными.
Получается так: сотрудничество рождает общение с ребёнком, общением он воспитывается без специальных педагогических мероприятий».
Итак, нюансы ответов на два вопроса в решающей степени раскрывают перед нами характер той или иной школы:
• Царят ли здесь нормы школы общения— или же школы разобщения людей?
• Случается ли у взрослых и детей в ходе школьной жизни общее дело?
Вокруг этих вопросов вращаются дискуссии и надежды героев романа «За бегущим днём»; решение их должно дать основу для существенно иначе организованных школьных порядков.
Роман Тендрякова отчётливо показывает, что идеей, лозунгом, призывом не обойдёшься; что для другого уклада школьной жизни, другой её «механики» потребуются хитрости, изобретения, опыт удач и ошибок, сложно складывающиеся новые традиции. И во многом другое, гораздо более уважительное отношение к человеческому достоинству и учителя, и ученика.
Владимир Тендряков в госпитале после ранения. Ноябрь 1943 г.
Страница автобиографии, 1944 г.
Об учителе
Из черновиков
…Пока не знаю, был ли опубликован окончательный вариант статьи, какой и где. Это начало 1960-х годов. Детали общей картинки с тех пор, конечно, изменились. Уже нет нужды апеллировать к директору колхоза, что в последнюю очередь чинит крышу сельскому учителю, что не даёт ему машину для поездки в город, что учитель – «приблудная овца»…
Частности ушли в прошлое вместе с Советским Союзом, райкомами, колхозами и знатными доярками. А суть поставленной проблемы переросла невзгоды незавидной доли сельского учителя. Разрослась до масштабов всего нашего общества, попадает в болевую точку наших дней…
Несколько черновых версий статьи о значении учителя.
Публикация собрана по рукописным и отчасти отпечатанным на машинке, иногда повторяющихся в поиске точности выражения мысли, иногда фрагментарных записей.
Опубликовано в «Учительской газете» 2016, № 50
Рукописная страничка:
Вспоминаю давнюю встречу с деревенским учителем. Из тех, кто был в своей маленькой школе и директором, и единственным преподавателем, вёл уроки сразу четырёх классов, посадив детей в одной комнате, перед доской, разделённой мелом на четыре части. Человек не глупый и довольно начитанный, любивший стихи, особенно Есенинские. Как-то после долгого разговора, который перекидывался от Шекспира к военным стихам Константина Симонова, он пошёл провожать меня. Мы остановились за деревней и оглянулись назад. В лучах низкого солнца засыпанные снегом крыши изб, промятая дорога тянулась к ним. И посреди этих снежных крыш расползался тяжёлый дым, кто-то, должно быть, сжигал старую солому, но мой знакомый вдруг дрогнувшим голосом, с какой-то надеждой произнёс: «Не пожар ли?..». И, не дожидаясь ответа, забормотал речитативом: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло!.. Чтоб всё начисто, чтоб только головешки остались?..». В этом речитативе я почувствовал глухую испепеляющую ненависть. «Вы что?..» – удивился я. «Ничего, хочу, чтоб всё сгорело». «Даже дети, которых Вы учите?». Он угрюмо промолчал.
Его неожиданная ненависть показалась мне тогда чудовищной – кто он: злодей или сумасшедший, этот любящий чувствительные стихи, обучающий детей грамоте?
Я начал понимать его намного позднее. После опубликования «За бегущим днём» ко мне потекли письма от учителей. И самые отчаянные письма, – почти в каждом наболевший вопль! – шли от сельских учителей. Во всех них ощущался один мотив – одиночество, духовная заброшенность:
«Казалось бы я не имею права ни на что жаловаться, – писал мне учитель не из столь уж глухого угла, села Московской области. – Плохо ли, хорошо ли, я обеспечен, не голодаю, в рваных ботинках не хожу. Меня даже считают неплохим работником. Никто не избегает встречаться со мной. Дети даже любят. И я люблю их, люблю свою работу. Может, потому чувствую вокруг себя пустоту, вакуум. Это покажется странным. Но если вдуматься, ничего странного нет. Никто не разделяет моей любви к делу, никто её не понимает. Я почти каждый день слышу, как хвалят тракториста или комбайнёра, по заслугам оценивают их труд, а я от окружающих не слышал ни похвалы, ни критики, если не считать казённой критики со стороны начальства. Но мне ведь хочется, чтобы мой труд замечало не одно начальство, а люди, с которыми я живу. Вы спросите меня, а товарищи по школе, я же нахожусь в коллективе учителей?.. Да, нахожусь, все они даже старше меня, опытнее. Их-то опыт и пугает меня больше всего. Они, наверное, раньше меня пережили это ощущение вакуума вокруг себя, смирились с ним: плетью обуха не перешибёшь, нечего и стараться».
Из тетради:
…А ведь многие из учителей потеряли эту способность страдать, смирились. …И рано ли, поздно учитель сам начинает верить в свою незначительность, начинает относиться к своим обязанностям так, чтоб лишь не получить нарекания со стороны наезжающего инспектора или директора. Творческий подход, проникновение в душу ребёнка – где уж, отбарабанить бы положенные часы, да и заняться коровой, огородом, домом.
