По счастью бабушка Урсула пришла в себя сама и слабо сказала:

– Но у Лимбарди было три сына.

– А что поделывает Луи?

– Луи? С восторгом и трепетом перечитывает начало своей новой пьесы.

– Как? Опять?

– Только не говори ему, что мы знаем.

– Конечно, не скажу.

– А что поделывает А.М.?

– О, A.M. спит без задних ног.

– Его можно понять, он выдохся.

– Он не выдохся, он просто устал.

– Нет, он давно выдохся, и сам это понимает.

– Разве можно высказать все свои мысли?

– Можно. Только не говори ему это.

– Что не говорить? Он же понимает.

– Не говори, что мы тоже понимаем.

– О да, конечно.

– А что поделываешь ты?

– Я наблюдаю за сложной системой зеркал.

– Это через два балкона от нас?

– Да, где-то там.

– Я уже смотрел, там угол наклона не тот.

– Думаешь, тому, кто их сооружал, нас не видно?

– Думаю, что не видно.

– Интересно, может, они еще и жучков тут набросали?

– Не набросали, я бы на них давно наступил.

– О да, с тебя станется.

Мама всегда уговаривала меня стать дизайнером, как и она. Папа уговаривал меня стать фотографом, как он. Дядя Джон говорит, чтобы я и дальше работала в редакции, но еще окончила бы какой-нибудь филологический факультет, а не только литературные курсы, куда я поступила после школы. Тетя Аманда у нас преподаватель музыки, и она понимает, что меня уже поздно уговаривать стать музыкантом, это нужно было делать с раннего детства.

Мой папа работает в центральном фотоателье, и мы с Джессикой иногда ходим к нему на бесплатные фотосессии, а потом горько вздыхаем, что такая красота пропадает зря. Одна красота – в редакции местной газеты, вторая – в баре напротив редакции.

Моя мама работает дизайнером в доме моды, и я вполне могу идти по ее стопам. Рисовать платья и костюмы мы умеем от природы, так что я на своей работе даже особо не напрягалась бы. Но жизнь без трудностей не интересна, поэтому я и торчу в редакции газеты.

Мама и ее команда шьют платья и смокинги на свадьбы и на юбилеи, смешные костюмчики на детские праздники, делают шляпки местным модницам и вяжут теплые зимние свитера всем желающим. Но особого разнообразия в заказах не наблюдается. Если это детские костюмы – то Винни Пуха или Пятачка, если смокинг – то традиционно черный, если платье на свадьбу – то только белое.

Но буквально через пару дней после полуобмороков бабушки Урсулы в моем кресле, мама позвонила мне радостная и возбужденная и стала взахлеб рассказывать, что она тоже их видела.

– Кого их? – спросила я, доедая свой вечерний сандвич всухомятку.

– Ну их! Лимбарди!

Я чуть не подавилась сандвичем.

– Где ты их видела?

– У нас в доме моды, разумеется, – обиделась мама. – Разве я еще где-нибудь бываю?

Далее последовала показательная пауза специально для папы, лежащего на диване перед телевизором. Звук телевизора был хорошо слышен в телефонную трубку.

– Что они у вас в доме моды делали? – спросила я, оглядывая содержимое холодильника на предмет какого-нибудь сока.

– Как что они в доме моды делали?! – возмутилась мама. – Заказывали театральные костюмы!

Сока в холодильнике не было.

– И какие они были?

– Кто? Костюмы?

– Нет, Лимбарди.

Было позавчерашнее молоко.

– О! Они были такие странные! – в восторге стала рассказывать мама. – Они были в темных очках! Но зато у них были очень красивые подбородки!

– И сколько их было? – спросила я, наливая в стакан молоко.

– Их было двое.

Молоко было ужасным на вкус!

– А как ты догадалась, – не поняла я, – что это были сами Лимбарди?

– Я почувствовала, что это творческие люди, – скромно сказала мама.

Я вздохнула. Ну вот, сейчас новость о театре поползет по всему городу. Что знает один-два-три человека – знают и остальные.

– И что за костюмы?

– Это тайна.

– Тайна от дочери?

– Я обещала, – кокетливо сказала мама. – Это тайна от всего города.

Я вылила молоко в раковину и выбросила пустую пачку в мусорную корзину.

– Ты думаешь, я побегу рассказывать твою тайну всему городу?

Но маме и самой очень не терпелось хоть кому-то проболтаться.

– Только никому не рассказывай, – потребовала она, – даже Джессике! Вернее, первой – Джессике!

– Клянусь и обещаю!

Еще в холодильнике был какой-то кефир.

– Там такие странные костюмы. С плоеными воротниками, обтягивающими рукавами и шифоновым обрамлением по краям.

– Понятно, позапрошлый век. А брюки?

Я налила в стакан кефир.

– А покрой брюк они решили оставить современным, – сказала мама.

– Что? Обыкновенные брюки к плоеным воротникам?

А вот это уже было что-то интересное.

– И не говори, – поддержала меня мама, – меня саму это смутило. Но потом я поняла, что раз они люди творческие, то им все можно.

Кефир был просто ужасен! Наверняка его бабушка Урсула тут забыла! Да еще на позапрошлой неделе!

– Знаешь, мама, – сказала я, выливая в раковину оставшийся кефир, – спешу тебя обнадежить. Кажется, ты действительно видела самих Лимбарди. Такой творческий подход к своим костюмам может быть только у очень творческих людей.

– Дочь моя, – сказала тем временем мама, – чем ты там занимаешься? Тебя что, тошнит после ужина? Может, ты все-таки прекратишь есть всухомятку и переедешь к нам с папой и будешь нормально питаться?

На следующее утро Джессика тоже уже знала о странном заказе в доме моды. Она не могла вспомнить, откуда она это знала, но ей казалось, что она слышала об этом еще до самого заказа.

Мы с ней привыкли встречаться в ее баре. По утрам наспех жаловались на жизнь, в мой обеденный перерыв освещали наши проблемы гораздо шире, а уж после моей работы охватывали все со всех сторон и во всех подробностях.

– Ничего не видно в моих зеркалах, что там творится в вашей квартире, – пожаловалась Джессика.

– Джесс, тебя скоро посадят, если будешь вторгаться в частную жизнь, – сказала я.

– Я же говорю – ничего не видно! – обиделась на меня Джессика.

– Ну и хорошо, – успокоилась я.

– Тебе не интересно?

– Почему же, интересно, – сказала я, – да не все в нашей власти.

Джессика смотрела на меня с подозрением.

– Но все должно быть в нашей власти, – уверенно сказала она.

– Полностью с тобой согласна, – кивнула я, – но так не бывает.

– Понятно. Веришь в судьбу. Ничего не будешь делать своими руками.

– Да. Люблю, когда вода сама под лежачий камень течет, – подразнила я ее.

– Но это не интересно! – возмутилась Джессика.

– Почему же. Очень интересно. Ты вот суетишься и бежишь впереди паровоза. И что? Разве у тебя в жизни больше событий, чем у меня?

Джессика задумалась.

– Событий у нас с тобой одинаковое количество, – согласилась она, – но мне кажется, что твоя жизнь могла бы быть гораздо интереснее, если бы ты тоже предпринимала хоть какие-то шаги, чтобы ее изменить.

– Это зачем?

Она стала загибать пальцы на руках.

– Во-первых, ты не очень любишь свою работу, но не меняешь ее.

– Ты же всегда говорила, что это хороший плацдарм, – удивилась я.

– Все, плацдарм изжил себя, тебе надо двигаться дальше, – серьезным тоном сказала она. – Сколько можно исправлять дурацкие ошибки в дурацких сообщениях?

– Но кто-то должен это делать, – заступилась я за свою должность.

– Никто, кроме тебя, не хочет этим заниматься, – сказала Джессика.

– Вот же я и говорю, что кто-то должен.

– Ты могла бы заниматься дизайном одежды, – продолжила Джессика.

– Но этим уже занимается моя мама.

Джессика долго разглядывала меня, не понимая, при чем тут это.

– Потрясающе, – наконец сказала она, – ты ничего не хочешь менять! В твоей квартире живут сами Лимбарди! А может, один из них – твоя судьба?