Литмир - Электронная Библиотека

На последних кадрах фильма я обычно безудержно рыдаю. Думаю, что большое впечатление на меня производит именно то, что таких грандиозных событий, как наблюдение за съемками настоящего художественного фильма, в моей биографии никогда не было и вряд ли когда будет.

Моя жизнь всегда была скромна и обычна, круг домашних и знакомых ограничивался родителями и двумя столетними супружескими парами, с которыми мои родители по вечерам играли в преферанс. Вероятно, родители делали это из чувства солидарности с предстоящей старостью.

Это у моей подруги Камиллы родственников было несколько сотен, а может, и еще больше, и они не давали ей расслабиться ни на миг. Бесконечные дяди и тети, дедушки и бабушки, прадедушки и прабабушки целыми днями рассказывали Камилле о том, как ей надо жить, как выглядеть, что надевать, о чем думать и о ком мечтать.

А я-то что, мне и жаловаться не полагается. Всю жизнь я была предоставлена самой себе. А великие события все как-то не сваливались и не сваливались на мою бесшабашную голову.

И тут вдруг это лето. И знаменитые братья Тернеры, и Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин, Люк Беррер, известный сценарист Марк Тимпсон и два его помощника. А также все их галстуки-бабочки, вечерние смокинги, машины с откидным верхом, кинокамеры, микрофоны, осветительные приборы и бесконечные провода, через которые кто-нибудь непременно падал. И еще многое другое.

На последних кадрах фильма флейта Марка Роуза переходит на низкие спокойные тона. И это должно означать, что во всем мире теперь все будет хорошо, люди выйдут на улицы, крепко возьмутся за руки и улыбнутся миру, солнцу, свету и друг другу.

Но именно состояние покоя и ощущение того, что отныне все будет так, как надо, и приводят меня обычно в самое большое беспокойство. В этом мире с его строгими природными балансами и бесконечно спешащими по небу неизвестно куда облаками нужно быть постоянно бдительным и доверять только лишь себе одному.

Эйб Робинсон сказал, что если бы он знал, какое неизгладимое впечатление на меня произведут съемки самого обыкновенного художественного фильма, он бы и близко к киностудии меня не подпустил. Если бы я знала, что все так произойдет, сказала я ему, я бы сама к ним и на шаг не подошла.

А потом он улыбнулся и махнул рукой мне на прощание. Он улетел на другую сторону земного шара, а я прижала к себе кассету, которую мне удалось у него выклянчить, и осталась совсем одна.

Самым удачным местом в фильме я считаю то место, когда Алекс Мартин в сердцах хватает Камиллу за руку, а она в ответ дает ему звонкую пощечину. Это единственное место в фильме, где Алекс Мартин берет руку Камиллы в свою.

Но никто не знает, что это были вовсе не руки Алекса Мартина и Камиллы. Ведь по контракту к Камилле не имел право приближаться ближе, чем на полшага, никто из мужчин!

Это была моя рука и рука Джеффа Дармера.

А по лицу Алекса Мартина ударяет его жена, прошу любить и жаловать, Дора Мартин. Толстая Дора Мартин возжелала самолично треснуть благоверного супруга по физиономии и, наравне с прочими людьми, которые всеми правдами и неправдами постоянно пробирались на съемочную площадку, тоже остаться в истории.

У Доры была несколько пухловатая рука, и Люку Берреру пришлось снимать ее боком. А потом они с Эйбом Робинсоном долго пытались совместить кадры огорченного лица Камиллы и ее руки, бьющей неизвестно что в воздухе, и кадры пухлой руки Доры Мартин, резко приземляющейся на лицо мужа.

А впрочем, я сильно забегаю вперед, а мне надо постараться рассказывать все по порядку. Раз уж я вообще решила все это рассказать.

Но я, пожалуй, еще немного поболтаю о том, что такие замечательные события в моей автобиографии, как съемки самого настоящего художественного фильма, внесли некоторую сумятицу в мою тихую и размеренную жизнь. И потому-то я и решила набросать примерный план дальнейшего существования и пообещала самой себе хоть отчасти его придерживаться и не разбивать больше вдрызг сердце от того, что некоторые вещи, люди и события не повторятся в моей жизни никогда.

Многие идеи начинаешь понимать, когда остаешься совсем один. Например, то, что одиночество дает тебе огромные преимущества: теперь ты можешь выбирать. Вся жизнь только в наших руках, и если вы хотите, чтобы мир принадлежал только вам, вы должны все делать в нем первая.

Первая расставаться и первая мириться, первая приходить и первая прощать. Постоянно придумывать себе какие-то безумно важные и ответственные дела и с глубокой радостью тут же кидаться их выполнять.

А если уж вы никогда не хотите услышать фразу типа: «Знаешь, милая, но я всем сердцем полюбил другую», то, я думаю, что и привязываться к кому-то тоже не стоит.

И не надо ни с кем дружить. Ведь если вы попытаетесь завести с кем-нибудь более-менее приятельские отношения, то они тут же бросятся выяснять, сколько вам лет, и будут весьма горды и довольны тем, что они младше вас хоть на месяц.

А еще они смогут уверенно говорить вам фразы типа: «Ты что, с ума сошла?» или «Ты что, совсем рехнулась?» Или еще хуже: «Иди-ка ты к черту!» или «Иди-ка ты на фиг!» – на выбор.

Лучи утреннего солнца посреди умопомрачительного голубого неба, соленые брызги у самого берега океана или же огромные, как тарелки, звезды в прозрачной гордой вышине – все это теперь не так уж сильно радует меня, как ощущение полной свободы одиночества.

Никто не может мне теперь сказать, что эта юбка совершенно не подходит к этой кофточке или что я слишком ярко накрашена для такого светлого времени дня. Или, например, будто я что-то совсем не то кому-то вчера сказала.

Моей небесной мечтой теперь было: оказаться вдруг на необитаемом острове, где я могла бы пальмовой веточкой нарисовать на теплом песке свою новую счастливую жизнь и прожить эту жизнь так, как считала нужным сама. А не так, как бы этого требовали окружающие меня люди, события и обстоятельства.

Как и любой человек, все радужные и потрясающие события в жизни я обычно всегда планировала на лето. А все остальные времена года проживала уныло и не спеша.

Так и в начале этого лета, о котором здесь идет речь, я проснулась с полным ощущением счастья, великолепия и торжества. Я проснулась, открыла глаза и, щурясь от нестерпимого солнца, по-хозяйски заливающего комнату, сказала себе только одно слово.

– Лето, – сказала я сама себе.

И сама себя тут же прекрасно поняла.

3

Каждый город чем-нибудь примечателен. Я слышала, что есть города, построенные в виде самолетов, другие – в виде кораблей, третьи города весьма горды и счастливы тем, что все дома в них вытянуты в длинную линию вдоль экзотических побережий. А есть и такие города, в которых сохранился весьма сносный воздух, видимо, все производство в них остановлено навеки.

Наш же город был для меня всегда примечателен тем, что на одной из центральных улиц в нем находилась знаменитая киностудия братьев Тернеров.

Все, кому не лень, мечтают, чтобы их жизнь была хоть как-то связана с кино. В кино все хорошо, в кино все прямо здорово, только на экране телевизора можно встретить очень умных людей, и все хорошее там существует отдельно от плохого.

А если вы у своей, скажем, не слишком удачной истории хотите иметь хоть какой-нибудь мало-мальски счастливый конец, то режиссеры, пожалуйста, вам быстренько его обеспечат. Лишь мир иллюзий остается на этой земле единственной правдой жизни, и с этим еще никто ничего не смог поделать.

И потому-то, когда день спустя после того, как я проснулась с ощущением счастья, великолепия и торжества, мы с Камиллой сидели в своем любимом кафе на углу университета и к нам неожиданно подошел Эйб Робинсон, продюсер с киностудии братьев Тернеров, я поняла, что теперь в наших с Камиллой жизнях все будет совершенно по-другому.

А тот момент, когда Эйб Робинсон подошел к нашему столику вплотную, улыбнулся сногсшибательной улыбкой и сказал нам «Привет!», я буду считать отправной точкой, после которой все и произошло.

3
{"b":"685518","o":1}