Лидия молчала, наверно, не знала, что ответить, но, возможно, ждала инструкций.

– Эрвин, почему ты от нас сбежал? – спросил она наконец. – Тимо так расстроился.

Голос сестры звучал грустно, и Эрвин настроил себя на ту же волну.

– Лидия, милая, я сам не знаю, что мне пришло в голову. Со мной иногда случаются такие странные вещи.

– Но теперь все прошло?

– Да, сегодня я себя чувствую уже совсем неплохо.

– Может, тогда ты вернешься? Мы с Тимо в Москве, у твоего друга, мы могли бы тебя тут дождаться. Или ты хочешь, чтобы мы приехали за тобой?

– В этом нет необходимости. Могу даже сказать, что я устал от путешествия. Уже вечером сяду на московский поезд.

– А как мы узнаем, во сколько ты приедешь?

– Я позвоню, как только куплю билет.

Некоторое время царила тишина.

– Подожди, – сказала вдруг Лидия, – Тимо хочет с тобой поговорить.

И сразу в трубке послышался энергичный голос сына:

– Папа, это я тебя нашел! Мы ходили по вокзалам, и я у всех спрашивал, не видели ли они человека с костылями, в шляпе и белом шелковом шарфе. На Курском вокзале одна киоскерша хорошо тебя запомнила, и кассирша тоже…

– Молодец, Тимо! Это была толковая идея.

– Папа, а когда ты вернешься?

– Скоро, Тимочек.

– Все ждут тебя, и мама, и тетя Виктория, и тетя София. – И после небольшой паузы, словно нехотя. – И дядя Герман тоже.

Тимо не нравился дядя, потому, наверно, он упомянул его только по подсказке Лидии.

– Скоро я буду у вас, – повторил Эрвин мягко, – вот прямо сейчас поеду на вокзал за билетом.

Положив трубку, он задумался. Что-то во всем этом было не так – судя по голосам он разговаривал с настоящими Лидией и Тимо – но как они попали в Москву? Там ведь его, как показалось Эрвину, преследовали двойники. Неужели он ошибся? И как его так быстро нашли? Уезжая из Москвы, он специально выбрал Ростов, потому что знал, Майор и Латинист не в ладах с лагерных времен и не общаются – Латинист как-то назвал основателя советского государства «массовым убийцей», чего Майор, как верный ленинец, не мог ему простить. Конечно, если кто-то выяснил, что он взял билет в Ростов, Майор мог догадаться – но принять всерьез рассказ Тимо о том, как он разыскивал отца по вокзалам? Такое не по силам и не по уму одиннадцатилетнему мальчику. Значит…

Одно было понятно, от Латиниста придется немедленно уехать. Жаль, конечно, тут столько интересных книг, но альтернативы нет. К счастью, он даже не успел еще толком распаковать вещи. Он прошел в комнату к письменному столу. Исписанные листы бумаги, огрызки карандашей, скрепки, резинки… Искать в ящиках чистую бумагу времени не было, он взял первое попавшееся стихотворение и написал под ним:

«Дорогой друг! Ситуация неожиданно изменилась, мне срочно надо в Мариуполь. Благодарю за теплый прием, извини, что уехал не попрощавшись.»

Забрав рюкзак, он вернулся в прихожую и увидел пакет с купленными в универмаге вещами. Сначала он хотел сразу же переодеться, но потом ему пришла в голову идея получше, он отложил костыли, расстегнул ремешки рюкзака и впихнул покупки внутрь – от подобных манипуляций могли, конечно, помяться галстуки, но нести в руке объемистый пакет он не мог. Затем он надел пальто и шляпу, вскинул рюкзак на спину и снова взялся за костыли. Перед тем, как выйти, он всмотрелся в зеркало. «Человек с костылями, в шляпе и шелковом шарфе» – это описание скоро разлетится по всему Советскому Союзу – однако они его недооценивают.

С мефистофельской усмешкой на лице, он открыл дверь.

В универмаге по-прежнему было полно народу, особенно тяжело оказалось взбираться с рюкзаком на третий этаж, в отдел спортивных товаров – но именно там, как ему объяснили, продавали палки. Ассортимент был довольно богатый, вплоть до разукрашенных резьбой, но, в целях конспирации, Эрвин выбрал другую, попроще, попросил упаковать ее и зажал подмышкой. Потный и подуставший, он выбрался из магазина и остановился. Он не знал, в какой стороне находится Дон, но спрашивать дорогу не хотел. По карте он помнил, что город лежит на западном берегу реки, значит, теоретически следовало держать направление на восток. Определив по солнцу стороны света, он свернул в первый же переулок. Может, это та самая улица, на которой находился магазин его отца? Почему бы и нет, родители как-то упомянули, что недалеко от него была гимназия, а Эрвин как раз миновал школьное здание казарменного вида. Его волнение еще более возросло, когда он дошел до рынка, по логике вещей семенами должны были торговать поблизости от подобного места. Он уже чуть было не стал высматривать на окружающих домах стеревшиеся буквы «Буридан. Семена», но понял, что времени на это нет.

Еще немного, и он оказался на набережной. Когда-то отсюда уходили пароходы, увозившие в Константинополь зерно Арутюнова, а иногда и отца, где-то здесь, в старом речном порту, работал до того, как стать отцовским помощником, Август Септембер, с чьим племянником Эрвин играл в одной волейбольной команде, кайтселийтовской, и где-то недалеко отсюда, должны были по рассказам отца находиться кирха и немецкое кладбище, а, следоватедьно, и могила его несчастного братишки Рудольфа. София еще недавно призналась Эрвину, что образ объятого пламенем Рудольфа иногда мерещится ей до сих пор, сам Эрвин этого, разумеется, не помнил, поскольку тогда только-только родился, но, возможно, это повлияло и на него, кто знает, может, именно из-за этого у него в детстве случались нервные срывы, может, именно поэтому он в юности был неуверенным в себе, стеснительным? А что должны были пережить родители? Бывают люди, которых подобная трагедия превращает в верующих, но его мама как-то призналась, что с ней случилось обратное, если до гибели сына она относилась к богу более-менее равнодушно, то с того момента стала его ненавидеть – то есть, естественно, не самого бога, поскольку его нет, а его идею, и передала свое отношение и детям, если не в виде ненависти, то, по крайней мере, мужественного презрения – каждый человек, считала мать, должен сам наладить свою жизнь, а если он на это не способен, то тем хуже для него. Отец, правда, считал, что церковь в определенной степени нужна, поскольку помогает поддерживать нравственность, но, по мнению матери, это был не серьезный аргумент, она считала, что священники своим лицемерием, наоборот, развращают людей.

Передохнув, он свернул налево и запрыгал дальше по набережной. На него смотрели – пусть смотрят, это Эрвина не смущало, в каком-то смысле он даже хотел, чтобы кто-то запомнил его странный облик. Да, видел такого, на костылях, кто мог подумать, что с ним случится несчастье, пьяным он не выглядел…

Солнце склонялось к горизонту, настала самая душная часть дня, и усталость все больше охватывала Эрвина. Неужели он не найдет подходящего места, чтобы привести в исполнение свой замысел? Он пожалел себя – как искалеченный зверь, за которым гонятся, в лесу с таким быстро было бы покончено. А может, это и правильно? Кому нужны инвалиды, если даже здоровым не хватает еды? Но, с другой стороны, он чувствовал, что может еще принести пользу, если не как адвокат, то, по крайней мере, как опытный человек, который многое видел и теперь собирается делиться своим опытом – очень специфическим опытом, какого, как ему казалось, не было ни у кого, кроме него. Он уже долгое время записывал свои мысли в блокнот, теперь ему требовалось лишь немного времени и условия, чтобы привести их в порядок, оформить в книгу. После этого можно и умереть – но не раньше.

Вдруг он понял, что остался один. В том конце причала, до которого он дошел, стояли, правда, два больших парохода, но то ли пассажиры ушли на экскурсию, то ли пароходы вообще были «в отпуске», в любом случае, здесь царила тишина. Теперь или никогда, решил Эрвин. Ни секунды не колеблясь, он положил пакет с палкой на землю, снял шляпу и бросил ее в реку, в промежуток между кораблями. Шляпа описала красивую дугу и беззвучно опустилась на воду. Последовал шарф – что с ним стало, то ли он упал недалеко от шляпы, то ли в другом месте, Эрвин внимания не обратил, нельзя было терять время, да и какое это имело значение? Следующим в воду полагалось отправиться пальто, дорогому осеннему пальто, расставаться с которым Эрвину было не менее жаль, чем Колену[1] со своим, но ему мешали костыли, и он решил действовать в обратном порядке, хотя это и было немного опасно, костыли ведь не могут не произвести шума. Так и случилось, послышался громкий всплеск, затем еще один – Эрвин нервно огляделся – нет, никого видно не было. Он быстро скинул с плеч рюкзак, положил на причал, снял пальто и швырнул в реку.