<p>
</p>
Моя фамилия Нельсон, и я живой покойник.
Не знаю в точности, как я им стал - память не сохранила ни следа того события. Она вообще ничего не сохранила.
Больничный администратор, выдающий документы о выписке, сказал:
- Лично я считаю, вам повезло: воспоминания заставляют нас стареть. - Документы звонко шлёпнулись о стойку. - Можете начать с чистого листа... если захотите, конечно.
Я ничего не ответил; не видел смысла. Кто побывал под облучением дестройера - тот поймёт.
Даже штопавшие меня врачи вяло спрашивали друг друга, зачем переводить время и средства на такой неблагодарный материал - наверняка ведь вскроет вены, едва встав на ноги, и не пойти ли лучше попить чайку, всё больше пользы. Думали, никто не слышит, но я слышал: смотрел на них сверху и не мог понять, что делаю здесь, зачем остаюсь рядом с безжизненным телом на операционном столе.
Лучше бы они бросили меня там, где нашли.
Не знаю, воспоминания ли заставляют нас стареть. Может быть. Думаю, есть что-то ещё, иначе откуда берётся чувство пустоты, терзающее и требующее заполнения? Такое бывает, когда мир замирает в предгрозовом удушье. А грозы все нет.
Поначалу казалось, потерянная память мучает меня, потому что в ней остались люди, которых я любил, и наверняка любившие меня, друзья, быть может... что-то важное. Что-то, ради чего стоило бороться с нескончаемой пыткой, чем можно заполнить пустоту. Потом я понял, что там не было ничего достойного сожалений: время шло, а обо мне так никто и не вспомнил, за исключением каких-то чиновников, до которых мне не было дела, высокопарно рассуждающих о героических деяниях, ещё менее интересных. Деяния, вроде, были мои, но не принадлежали мне. Да и зачем они нужны, если я сам никому не нужен.
Все тело словно раздирала изнутри стая помойных кошек, я не мог ни сесть, ни лечь, и метался в кровати, затихая лишь тогда, когда к соседям приходили посетители. Всегда только к соседям. Не ко мне.
- С депрессией от облучения мы поделать ничего не можем, - сказал врач на прощание. - Её надо просто пережить. Поэтому мы направим вас в реабилитационный центр. Тихое симпатичное место, тихая симпатичная планета... Будете, как новенький. - Тон звучал преувеличенно оптимистично, что характерно для терапии враньём. Я не поверил бы ему, даже если бы не знал прогноза заранее. Но "тихое симпатичное место" - вполне удобный способ выкинуть из головы пациента, не поддающегося лечению.
С трудом пережив вокзал, я понял, что в санаторий меня ссылают не без оснований. От крикливой суеты хотелось сорвать с себя кожу, и как же, оказывается, нестерпимо трудно бороться с желанием шагнуть под ближайший гравилёт.
К счастью, меня нигде не оставляли одного - везде сдавали с рук на руки какие-то ответственные лица другим ответственным лицам, пытающимся жалко улыбаться и хватавшим чуть что под локоть. И так до места назначения.
Домики в санаторном посёлке находились метрах в трёхстах друг от друга, если не дальше, и риск случайно вмешаться в жизнь соседей сводился к минимуму. Хорошо. Это единственное, чего я хотел: чтобы меня оставили в покое и позволили спокойно лечь и умереть.
Здесь нашу унылую компанию встречала девушка, слишком румяная и жизнерадостная для такой дыры. На бирке, украшавшей её карман, значилось "Лики Ней, администратор". Она показала предназначенный мне домик, удачно сочетавший простоту с комфортом. Хотя, качающийся диван на веранде - это уже лишнее.
Я огляделся. Наверняка где-нибудь напиханы камеры. Иначе как они узнают, что пора ехать снимать труп с дерева?..
- Вам что-то не нравится? - спросила госпожа Ней.
- Да. Небо зелёное.
- О, - она не нашлась, что сказать, и я наконец-то остался один.
Не возьмусь судить, сколько времени прошло. Я ходил по холмам, сидел у озера, лежал на веранде. Дни текли как с похмелья. От тишины и чистого воздуха в голове постепенно начало проясняться. Достаточно для того, чтобы задуматься, почему до сих пор не утопился. Более близкое знакомство с озером показало, что вода холодна как армейский склад на астероиде, но живности в ней хватает. И если сразу не достанут, зрелище будет ещё более безобразное, чем от верёвки. Логичным выводом из цепочки умозаключений получалось, что я не покончил с собой из эстетических соображений.
Размышляя над этой нелепицей, я просидел под деревом дольше обычного, даже почти перестал чувствовать задницу, когда уединение нарушил солидный господин, поселившийся, как я понял, в соседнем домике, и не нашедший ничего лучшего прогулки в мою сторону. Уверен - он отлично меня видел и наверняка знал, что я не расположен к светским беседам.
Господин был так бодр и энергичен, что одно это привело меня в ярость. В довершение печалей, при нём была собака - лоснящийся лохматый сеттер, деловитым зигзагом рассекающий травостой. Так же деловито он обнюхал меня, чиркнул по щеке мокрым носом.
- А вы ему понравились, - заявил незваный гость, без приглашения плюхаясь на землю рядом. Подозреваю, этой фразой все собачники заводят разговор с незнакомыми людьми. - Мигель Грау, к вашим услугам. А вы, я слышал, господин Нельсон? Очень забавно, на Древней Земле когда-то были военачальники с такими фамилиями: адмиралы Грау и Нельсон. Не слыхали, нет? Неудивительно, кому теперь интересны те дремучие времена?
Меня больше интересовало, долго ли он намерен тут просидеть. Наверняка дольше, чем я смогу игнорировать его.
- Моего приятеля зовут Чарли, - не унимался тёзка военачальника. - Он добрый пёс, любит гулять и не дурак покушать. Уверен, вы с ним подружитесь.
Добрый пёс вильнул хвостом, шевельнул бровями и улёгся перед нами. С озера прилетел лёгкий ветерок, взъерошил водную гладь... Пахнуло в лицо мокрой псиной.
