Татьяна Валентиновна Лаврова – женщина 45 лет, из простых, но в меру интеллигентная. Невысокая блондинка нравилась многим мужчинам в организации, она умела держать их на коротком поводке, равно, как дома – своего работягу-мужа, с которым жила вместе чуть ли не с рождения. Вообще, Татьяне Валентиновне следовало идти в актрисы, поскольку следует ещё поискать таких мастериц перевоплощения. Маски Лавровой менялись с периодичностью в пять минут, но особенно ей удавалась роль доброй и ласковой девочки.
– Привет! – говорила Татьяна своему мужу по телефону медовым голоском. – Это твоя киса Лаврова звонит. Чем занимаешься? Позавтракал? Я тебе с утра омлет оставила на плите…
Через 20 секунд, выяснив, что муж не оправдывает оказанного доверия, милость сменялась на гнев:
– Посуду не помыл? Мусор не вынес? Ты чего там, сука, сидишь?! Остограммился, наверно? Скоро приду, проверю!
Марина Султановна Ярушина – ровесница предыдущей героини, да они, собственно, и учились вместе в техникуме. Серый кардинал отдела кадров, её царственный инспектор. Почти 30 лет на одном месте не прошли даром – Ярушина знала в этой жизни всё, по крайней мере, в кадровых вопросах ЦКБ – точно. Подозреваю, что в юности эта высокая девушка в очках была королевой красоты, но это звание её бы явно тяготило, поскольку даже сама она себя называла халдой. Марина Султановна была очень прямым человеком и всегда говорила ровно то, что думала. Люди, стремящиеся всегда говорить по существу и только правду, у меня всегда вызывали уважение, тем более, в женщинах это качество встречается не так часто.
С первого же дня женщины (кроме Галины Васильевны) повелели мне называть их исключительно на «ты». Я не противился такой демократии, поскольку сам не люблю всё это излишнее шарканье и чинопочитание. Вот в Швеции на «вы» обращаются лишь к королю – такая форма обращения мне по душе.
На работу я вышел в понедельник, 19 января.
– Юрич, предлагаю сегодня отметить Крещение, – предложил мне мой закадычный друг Пашка Костров.
Если вы помните, мы по жизни шли, как нитка за иголочкой, ещё начиная со школы. В ЦКБ он инженерил уже 5 лет, но вот и я пришёл туда же. Это дело, конечно же, надо отметить.
Так уж повелось, мы отмечали вместе многие праздники. Конечно, не день рождения лошади Будённого, но все государственные и ключевые церковные праздники точно. А тут и Крещенье, и моё трудоустройство в одном флаконе. Грех не распить поллитровочку.
В подворотне в январе мы это делать не собирались, как-никак, культурные люди, отправились в клуб «XII» – самое престижное в городе место общепита. На удивление, зал был почти полон, а ведь по понедельникам редко кто ходит по кабакам.
– Рад за тебя, Юрич! – серые глаза Павла светились от радости воссоединения. – Ты попал в такую замечательную контору, просто не представляешь. Давай за это выпьем.
– Неужели ЦКБ лучше завода? – попытался сыронизировать я. – Вспомни, как мы классно с тобой трудились в маркетинге. А на Север как съездили…
– До сих пор помню фамилию бомбилы, который вёз нас по тундре из Ноябрьска в Когалым – Нездоймышапко!
– Да уж, такое не забудешь. Так чем хороша контора?
Костров взял в свои пальцы-сардельки рюмку и прежде, чем провозгласить тост, решил ответить на мой вопрос:
– На заводе я бегал, как савраска. А здесь я занимаюсь проектной работой, и никто меня не подгоняет.
– В смысле? Плана вообще нет?
– Он как бы есть, но если я не поспею к этому сроку, меня никто премии не лишит. Даже наоборот, придётся выходить по субботам, а это за двойную оплату.
– Коммунизм в отдельно взятой организации?
– Именно, Юрич! Я вот чертёж сегодня закончил, раньше срока на неделю. Теперь буду дурака валять, в игрушки на компе играть.
– А начальник не надаёт по шапке, Павел?
– Чего он мне надаёт? Мой дедушка ни пизды не видит. Как я ему скажу, так и будет.
– Тогда это не коммунизм, Паш, это разгильдяйство.
– Брось, Юрич, сейчас ты сам как сыр в масле будешь кататься. Когда захотел – пришёл, когда надо – ушёл. Говоришь, что надо на завод сходить – и тебя отпускают. Ладно, давай выпьем за то, чтобы у нас всё было, и ничего за это не было!
Это был любимый Пашин тост. Я же не был мастаком произносить пламенные, придуманные кем-то речи. Мне был ближе лаконизм генерала Иволгина из «Особенностей национальной охоты». А ещё хорошим подсказчиком при поднятии рюмки служит телевизор. Идёт на экране, к примеру, сюжет о космосе. Я тут же нахожу вариант:
– Ну-у, за покорение новых высот!
Ещё лучше метеопрогноз, тут само просится сказать:
– Ну-у, за хорошую погоду!
Такие вот вечеринки у провинциальных выпивох.
Честно говоря, после возлияний всегда тянет на какие-то небольшие подвиги. Например, девушку на танец пригласить. Не сидеть же, как два мешка с навозом.
– Паш! – я кивнул на столик, за который присела парочка симпатичных студенток. – Давай девчонкам зашлём пузырь шампанского. Как говорится, от нашего стола – вашему.
– Да ну, – зачесал глаза мешок. – Завтра на работу. А сейчас начнётся: шампанское, посидим, полежим. Не забывай, что у тебя сегодня был трудный день. Давай лучше ещё себе по 100 грамм закажем.
– Что ж, давай, – без особой охоты ответил я. – Хотя зачем пить, если мы никуда не идём…
Чуяло моё сердце, эти пресловутые 100 грамм водки для меня оказались лишними. Нет, я не испытывал похмельного синдрома, не валялся под столом. Просто наутро у меня начался насморк – это был мой стандартный синдром после того, что я перебрал.
На этот счёт я даже изобрёл формулу грамотного алкоголизма: 100 грамм – для здоровья, 200 грамм – для куража, 300 грамм – для болезни. У других, возможно, отношения со спиртным более дружеские, но для меня 300 грамм водки и выше всегда приводят к печальным последствиям, у меня падает иммунитет.
На третий день моей работы в ЦКБ я слёг дома с температурой и истекающим соплями носом. Мне было ужасно стыдно: только устроился – и сразу ушёл на больничный. Зря мы с Павлом в понедельник так усердно квакнули.
Вообще, я не считаю себя больным человеком, но на новой работе простужаться стал с периодичностью раз в два месяца. С одной стороны, я винил в этом условия, в которых мне приходилось работать – целыми днями копался в кипах пыльных бумаг, а аллергию на пыль ещё никто не отменял. С другой стороны, мне было ясно, что мой нынешний иммунитет был не на высоте, но по какой причине это происходит, можно было только догадываться.
В террариуме единомышленников
Мой приход в ЦКБ персонал рассматривал двояко. Многие видели во мне преемника Савина, но Геннадий Тихонович был весьма амбициозным бодрым дедушкой, и пост свой покидать не собирался. Да и я поначалу не горел желанием сесть в кресло зама по персоналу, мне ещё было необходимо многое освоить в кадровом деле. Терпеть не могу дилетантов, смело садящихся на место руководителя, но не знающих при этом ничего.
Каждая новая фигура в организации была на виду и нещадно обсуждалась за чаепитиями и в курилках. В бюро было не так уж мало злых и завистливых людей, да они в каждой организации есть. Эти особи ревностно рассматривали новичков, особенно если человек приходил не инженером в основной состав, а специалистом в какую-то вспомогательную службу.
– Накладники нам не нужны, – с пеной у рта возмущались эти людишки, – они наш хлеб отнимают.
Да, в небогатых конторах народ готов порвать грелку за каждую копейку. Они не готовы понимать, что полноценная работа может получиться только в слаженной, многогранной команде. Режиссёр и актёры не могут сами снять нормальный фильм, потому что для конечного результата требуется привлечь великое количество людей – посмотрите титры по окончании кино: ему нет ни конца, ни края.
– Позвольте поинтересоваться, чем вы будете здесь заниматься? – задала мне прямой в своей бестактности вопрос одна инженерша, женщина с суровым выражением лица. – Что, в отделе кадров трёх человек мало?!
