– Женщины – это хорошо. Вы бы нам что-нибудь относительно этого полу привезли.

– Настоящих живых женщин не обещаю – какая захочет в дальнюю ссылку, да в дикие условия, а прочие эрзац-заменители вы сами не захотите, – предостерег Болдин.

– Ну, вы всё равно подумайте и присмотрите нам каких-нибудь красавиц из ваших личных предпочтений и пристрастий – посолиднее… Ну, сами понимаете… – интеллигентно поддержал идею Коала, который, видимо, был больше всех сексуально свихнутый.

– Понимаю! О вкусах не спорят! – подмигнул Болдин.

– Мы мужики в расцвете сил и возможностей, – присоединился к товарищам Слон, – и фурии нам не страшны! На них у нас есть мужское противоядие!

– Женщина – это норма! – сказал Болдин. – Ненормальность – не любить женщину. Нет больше муки, чем воздержание. Намек понят, предложение заметано. Всё будет – и первая женщина, она же лучший друг, и дети, которые пойдут один за другим косяком как на конвейере. Иначе, зачем огород городить?

– Как долго ждать?

– Как только случится оказия в вашу сторону – заказ обязательно выполним.

– Передайте привет вашей жене Марьюшке, – услышал он напоследок.

Корабль отбыл, и мужики тут же заподозрили неладное.

– Болдин сладко говорил, зубы заговаривал. Как это весь урожай за бесценок оказался в лапах торгашей? – загалдели они. – Выброшенные на ветер деньги!

Джипы пустились вдогонку и за околицей превратились в геликоптеры. Эскадрилья поднималась все выше и выше, пока не стала проваливаться в воздушные ямы вне атмосферы.

Колонисты приземлились и только качали головами, удивляясь своей оплошности.

– Гуляющий ветер по аттракционам, обнажившаяся шрамами до черноты почва на полях – вот всё, что осталось гнетущим напоминанием после посещения торгашей.

Всё же реалии мирной жизни возобладали, джипы встали кружком. Фермеры разбились на пары и стали отрабатывать атаку и защиту в боях без правил, при этом от визга и уханий при нанесении ударов закладывало уши.

Раздался сигнал на перерыв, и секвойя приняла разгоряченных колонистов под своей кроной.

Носорог взял на себя функции председательствующего.

– Пользуясь перерывом, решим один вопрос. Мы собрались по поводу поступивших жалоб о неправильной застройке наших особняков. Слово для отчета нашему уважаемому фермеру Пауку, а по совместительству архитектору.

Паук привычно начал выступление без всякой бумажки:

– Немного предыстории. Нью-Москв элитарный городишко первого поколения из шести прекрасных дворцов, каждый хозяин которых стремится превзойти соседей в архитектуре, возносящейся вверх, желая при этом обойти и в экстравагантности, и в масштабности проектов. Всякий вправе уничтожить свой дом удобным для него способом, если при этом не подвергается угрозе дом других лиц. Очевидно, это правило по технике безопасности сыграло свою окончательную роль, и дома стали расти в ширину и вверх, затем только в ширину, пока не надвинулись и не стали теснить и затенять друг друга. Фантазия на этом у каждого фермера померкла. Считаю, закономерный положительный итог городского строительства достигнут – что еще нужно?

Кролик выкрикнул:

– Давай лучше о перспективах!

– Решение только одно – пора буровить вглубь и вгрызаться в землю дальше и вширь!

Коала прикинул в голове.

– Еще год-два, и опять будет та же морока с тесненным пространством. Как быть?

Паук передразнил:

– Год-два надо прожить.

Слон не удержался от восклицания.

– А у нас не так уж плохо!

Корову тоже всё устраивало, и он высказался:

– Добавлю от себя лично. Действительно, Нью-Москв не кажется жалким и облезлым из множества построек: бань, гаражей, мастерских, пакгаузов, элеваторов и скотобаз. Всё хоть и произвольной застройки, но каждый хозяин вложил свою фантазию и душу. Что с того, что запах потных мужицких тел перемешивается с ароматами, оставленными животными и огромными цветами пападендронами и мамадендронами. Что с того, что грохот поп-музыки из всех шести роскошных резиденций, сливается в невообразимую какофонию? Главное, что умиротворенность и согласие не покидают наш райский уголок.

– И мне всё нравится, – сказал Коала. – “Дни высокой моды” сменяются на “Дни высокой культуры”, “Праздник длинной кукурузы” – на “Праздник толстой редьки”. Жизнь, как ни как, но складывается своим чередом.

Кролик был иного мнения:

– Сейчас меня на фоне нашего благополучия терзает внутренняя опустошенность, что я остолоп и дурак, с трудом вымучивающий свою неудачную судьбу, и потому все раздражает: и богатые урожаи, и жирные свиньи, и молочные козы, вплоть до самого себя. Я постоянно и уныло вспоминаю свой отлет с Земли, как смотрю в иллюминатор и вижу свою девушку Катю, задумчивое лицо которой промелькнуло мимо. И на лице ее отражаются те же переживания, какие терзают меня самого. Кажется, что я идиот, каких свет не видывал, потому что добровольно предрек себя в эту дыру.

Корова вслед всплакнул:

– Да, одиночество в огромном доме, что ветер в поле, только сильнее ощущается.

– Ты к чему клонишь? – спросил Коала Кролика.

– Я считаю Нью-Москв очаровательным, но картины сельской пасторали после отбытия купца Болдина бледнеют у меня на глазах, становятся как бы обезвоженными, застывшими и безжизненными. Вот над чем надо поразмышлять нашему уважаемому архитектору.

– Подскажите, если знаете! – Паука передернуло от критики.

– Не хватает какой-то существенной детали… – Слон задумался. – Вдохнуть бы в архитектуру больше жизни.

– Я так понимаю – ищите женщину! – догадался Коала.

– Вот именно, выражу общее мнение, пространство должно быть с женской натурой в центре.

Носорог посмотрел на часы.

– Кто подавал жалобы?

– Уже никто, – услышал он. – Мы отзываем их.

– Так как вопрос о самозастройке? – не понял Корова.

– Снимаем. – Носорог еще раз посмотрел на часы. – Есть проблемы более насущные. А архитектору не упускать из виду прозвучавшие пожелания.

Раздался сигнал о продолжении тренировки. Колонисты встали в спарринг и в прыжках начали больно наносить друг другу удары ногами и кулаками. Снова визг и уханье ударов, что уши закладывало, но атака и защита уравновесили все усилия бойцов.

Сельхозрабочая Настя была красива с огненно длинными волосами, развевающимися на ветру, и огромными голубыми томными глазами с хлопающими ресницами. У нее было простенькое, но миленькое загорелое личико. Пахло от нее неизвестными волнующими духами, исходившими от смазки в местах сочленений. Она ходила важно и степенно от грядки к грядке, повиливая бедрами, еле прикрытыми низко пристегнутой короткой юбкой.

Кролик решил на геликоптере облететь свои владения. Он завис над Настей, потоком воздуха прижимая ее к земле. Он прекрасно видел, что ее юбка трепещет на ветру, задирается, обнажая ягодицы, но Настя не обращала на бурю внимания. Кролик взмыл вверх – она продолжала работать. Кролик стал стрелять из скорострельной пушки, так что снаряды ложились кучно вокруг Насти. Огненный ад. Дым рассеялся – она работала, работала, черт возьми!.. Подобное неуважение к себе возмутило Кролика не на шутку. Он стал показывать чудеса высшего пилотажа у самого ее уха, но упал, расшибся, вывалился из кабины окровавленный и чуть живой. И первое что увидел – Настя продолжала работать!

Кролик специально остался в поле и, жуя травинку, целый час наблюдал, как Настя в наклон полола свеклу. Он нашел в себе силы оползти ее вокруг, пытаясь заглянуть ей снизу в глаза, направленные на сорняки, и обнаружить за ней брак в работе, но к своему неудовольствию кроме красивых ног, пышных бедер, словно настоящих живых грудей и карминных губ подметил, что огрехов в работе она не совершала.

Вдруг она легла на землю, раскинув руки и ноги. Откинулись вверх лючки, обнажив вместо грудей и живота батареи, подзаряжающиеся от солнечного света.

Это был верх трудового разгильдяйства.