Святослав метался в жару на шкурах, разостланных в его шатре, стонал и все просил пить. Гридни посменно дежурили возле него, с тревогой следили, как тает, будто снег на солнце, князь. Осунулся и Свенельд, обеспокоенный болезнью своего воспитанника.
Где-то совсем уже недалеко ждала их Тмутаракань, близкая и недосягаемая. Месяц ревун полоскал в небе белые облака, покрывал ранней позолотой листву. Ночи стали длиннее и прохладнее, по утрам на остров наползал сырой и холодный туман.
А касоги не показывались.
4
Молодой сотник Богдан неотлучно находился при князе, готовый по первому зову прийти на помощь. Он поил его, как малое дитя, ключевою водою, которую приносили гридни, пробиравшиеся через болота и леса к ближайшему адыгейскому аулу. Он сам варил дичину и с ложки кормил больного. Недавний смерд, а ныне сотник над гриднями, он привязался к Святославу, как молодой воин к старшему боевому товарищу. А вдруг что случится с князем? Худо будет тогда Богдану, выбившемуся в сотники благодаря Святославу.
В последние дни Богдан редко виделся со Златой, ему было не до нее. Девушка сама пришла в княжеский шатер, когда прослышала, что Святославу стало совсем худо.
- Ой боже Перуне! - тихонько всплеснула она руками, увидев желтое, будто восковое, лицо князя. - До чего довела лихоманка! Надо ведуна привести... Только где его взять в этих плавнях? Ой, попробую я сама что-нибудь придумать...
Она выскользнула из шатра, не замечая пристального взгляда Свенельда.
- Что за гридень? - спросил воевода, покосившись на Богдана. - Я такого будто впервой вижу.
- Это Злат, мой товарищ. Мы с ним вместе уходили из хазарской неволи.
- Злат? - седые брови Свенельда высоко поднялись. - Ой, сотник, что ты мне, старику, голову морочишь! Да это же девка!
Богдан опустил глаза.
- Молчишь? Значит, угадал я! А куда это она выскочила будто ошпаренная? Я ведь ее не съем.
- Не знаю, боярин, - невнятно пробормотал сотник.
- Ну-ну, - добродушно усмехнулся Свенельд, но, взглянув на больного, серьезно добавил: - Я пойду, а ты, гляди, с князя глаз не спускай. Уж не знаю, чем и помочь ему...
Вскоре пришла Злата. В руках она несла корчажку с каким-то варевом. По шатру разлился медвяный запах.
- Вот, сварила. Пусть князь попьет, ему сразу легче станет. Лихоманка этого зелья боится.
- А ты знаешь, кому свое зелье принесла? - загородил ей дорогу Богдан. - Князю! А может, это - отрава?
Она повела крутым плечом, отодвигая сотника в сторону.
- Отрава? Такое зелье у нас в Тмутаракани моя бабка варила. Вот, гляди!
Злата приложилась к корчажке, отхлебнула из нее, поморщилась, засмеялась.
- Чего глядишь? Горькое, не мед. А пить его надо.
Богдан молча посторонился. Девушка присев на корточки перед больным, осторожно подняла его голову и поднесла корчажку к запекшимся губам.
- Пей, пей, княже, - тихо приговаривала она, - поправишься - поведешь на дальше, к моему дому родному.
Приподняв полог шатра, за нею внимательно наблюдал Свенельд. Богдан улыбался, не замечая воеводы. Нет, его Злата ничего худого князю не сделает. Его Злата...
- Злата, надо и нашим гридням помочь. Есть хворые. Улеба и Звягу трясет лихоманка, от них только кожа да кости остались.
Она блеснула зелеными глазами.
- Думаешь, я сама того не ведаю? Уже напоила...
Всю ночь Святослава мучили кошмары. То окружали князя печенеги в степи, свистел аркан над его головой, а он никак не мог от аркана уклониться, то видел он мать свою на смертном одре, наказывающую ему что-то, а что - никак не мог Святослав услышать.
А потом приснилась ему Малуша, первая любовь, подарившая князю сына Владимира. Шла она, босая, по пыльному шляху и несла на руках младенца. Святослав ее окликал, но Малуша не отзывалась и шла все дальше, туда, где дорога круто обрывалась над Днепром. Не видит она обрыва... Как остановить ее, предупредить о близкой опасности? Нет, это не младенец у нее на руках, это корчага с вином. Услышала Малуша призыв своего князя, остановилась, лицо расцвело в улыбке. "Пей, пей, княже, поправишься - поведешь нас дальше, к моему дому родному!" Где твой дом, Малуша? Давно не видал тебя Святослав, давно. Он придет еще к тебе, только бы вот подняться поскорее...
Исчезла Малуша. Оборвались сновидения.
К утру Святославу стало лучше. Князь потребовал к себе Свенельд.
- Долго, видать я пролежал... А дело наше стоит. Воевода Борислав поднялся?
- Кровью изошел Борислав, верно, уже не встанет.
- Эх, Борислав, Борислав, буйная голова! Мыслил я его посадником оставить в Тмутаракани, а он... Надобно нам спешить туда. Выждем день дальше пойдем.
- Слаб ты еще, княже.
- Ничего, не пеший пойду - конь повезет.
А ночью скончался воевода Борислав.
Не всегда и во всем послушен был князю молодой воевода. Вот и на этот раз поступил по-своему, сгоряча нарушил ряд с касогами, за что русичам пришлось заплатить дорогой ценой. И все-таки за удаль, за стойкость в бою Святослав многое прощал Бориславу. Смерть молодого витязя его опечалила, и князь распорядился похоронить воеводу со всеми подобающими воинскими почестями, справить по убитому добрую тризну.
Не было в походе при войске ни одного волхва, служителя русских богов, поэтому Святослав сам руководил похоронами. Войско вышло из болот, переправилось через реку, и там, на берегу, было выбрано открытое место на небольшой возвышенности. Сотни дружинников натаскали из ближнего дубового леска сухие дрова и сучья, сложили высокую поленницу. На самом верху ее усадили мертвого воеводу в полном боевом облачении. Плечи ему прикрыли багряным аксамитовым корзном, в правую руку вложили меч. Не забыли ни щита, ни копья и лука со стрелами и едой всякой снабдили покойника может, долог будет его путь в потустороннем неведомом мире, пока он предстанет перед богами.
Тревожно заржал конь, далеко разлетелся его крик, будто жалобно степь застонала. Богдан понял, что это ведут боевого друга воеводы к месту его вечного покоя. Конь шел оседланный, блестела на нем отделанная золотыми бляхами сбруя, всеми цветами радуги переливались седельные луки, украшенные драгоценными камнями.
