«В течение первых месяцев после Октябрьского переворота [в России] были уничтожены многие ограничения: крестьяне получили санкцию на захват помещичьих земель; солдаты получили право на прекращение войны и возвращение домой; рабочим было дано право не работать, занимать наиболее важные административные посты, сопротивляться буржуазии, устанавливать контроль над заводами и фабриками. Что же касается отбросов общества – преступников, авантюристов и прочего сброда, – то и они получили места в правительстве и обрели полную свободу для удовлетворения своих естественных потребностей в форме убийств и грабежа…»
Питирим Сорокин, русско-американский социолог и культуролог.
«…агенты контрразведки часто возвращаются с пустыми руками и в недоумении докладывают, что в участках милиции сразу же наталкиваются на бежавших арестантов, исполняющих там должностные обязанности. Нередко старшие чины контрразведки в милиционерах, стоящих на улицах, тоже узнают своих старых клиентов. Генерал Деникин А. И. называет народную милицию Временного правительства «даже не суррогатом полиции, а её карикатурой».
По воспоминаниям исполняющего должность начальника контрразведки Петроградского военного округа капитана Никитина Б. В.
«Повидав кое-кого из Охранного Отделения понял, что они смотрели на положение дел безнадежно. Надвигается катастрофа, а министр, видимо, не понимает обстановки и должные меры не принимаются. Будет беда. Убийство Распутина положило начало какому-то хаосу, какой-то анархии. Все ждут какого-то переворота. Кто его сделает, где, как, когда – никто ничего не знает. А все говорят и все ждут. Попав же на квартиру одного приятеля, серьезного информатора, знающего всё и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой и миром охраны, получил как бы синтез об общем натиске на правительство, на Верховную Власть. Царицу ненавидят, Государя больше не хотят. За пять месяцев моего отсутствия как бы всё переродилось. Об уходе Государя говорили, как бы о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют Царицу… говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые, якобы, готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих Князей, чуть не все называли В. К. Михаила Александровича будущим Регентом».
Так генерал-майор Отдельного корпуса жандармов, начальник императорской дворцовой охраны Спиридович А.И. описывает атмосферу в предреволюционном Петрограде, 20 февраля 1917 года.
Император Николай Второй:
«…Я берёг не самодержавную власть, а Россию. Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу».
Правомонархический депутат Шульгин В. В. иронически замечает, что революционные солдаты украли из буфета Таврического дворца все серебряные ложки: «Это было начало: так революционный народ ознаменовал зарю своего освобождения… Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен этой уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы, этим зверем был его величество русский народ».
«Вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому подобных я ещё не видел и которые, конечно, не солдаты, а просто взятые от сохи мужики и которые все свои мужицкие требования нашли полезным теперь же заявить. Только слышно было в толпе: «Земли и воли!», «Долой династию!», «Долой Романовых!», «Долой офицеров!», и началось во многих частях избиение офицеров. К этому присоединились рабочие, и анархия дошла до своего апогея».
По свидетельству очевидца событий председателя Госдумы Родзянко М. В.
«…два течения – Дума и революционеры – две змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы – и так спасут положение? Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает!..»
Последняя российская императрица Александра Фёдоровна в письме своему мужу от 2 марта 1917 года.
«Троцкий, которого я слышал уже искушенным посетителем политических собраний, поразил меня тем чудовищным запасом ненависти, которую излучал из себя настоящий демон революции. Уже тогда в нём чувствовалось нечто действительно страшное. Помню, я также был поражен его диалектическими способностями. На крестьянском съезде он выступал среди предельно враждебной ему аудитории. Казалось, большевистский оратор не сможет сказать ни одного слова. И действительно, вначале оборончески и эсеровски настроенные делегаты прерывали Троцкого на каждом слове. Через несколько минут своей находчивостью и страстностью Троцкий победил аудиторию настолько, что заставил себя слушать. А окончив речь, он даже услышал аплодисменты»…
Один из деятелей кадетской партии, Иван Куторга, так характеризует своё личное впечатление от ораторского искусства Троцкого.
«Авторитет Ленина, кажется, очень вырос в последнее время. Что не подлежит сомнению, так это то, что он собрал вокруг себя и под своим начальством всех сумасбродов революции; он уже теперь оказывается опасным вождем… Утопист и фанатик, пророк и метафизик, чуждый представлению о невозможном и абсурдном, недоступный никакому чувству справедливости и жалости, жестокий и коварный, безумно гордый, Ленин отдает на службу своим мессианистическим мечтам смелую и холодную волю, неумолимую логику, необыкновенную силу убеждения и уменье повелевать. …Субъект тем более опасен, что говорят, будто он целомудрен, умерен, аскет…»
Французский посол в Петрограде Морис Палеолог, 21 апреля 1917 года.
«…Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно!»
В.И. Ленин, из письма к Горькому, 1919 год.
Из воспоминаний генерала А. Деникина:
«За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Они пронеслись по… всему российскому театру Гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военно-политического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага».
1914–1917 годы. Саратов
В начале Первой мировой Александр Петрович поступает на службу в царскую армию вольноопределяющимся. Этот чин в Российской Императорской армии является самым низшим и даётся первоначально лицам, добровольно поступившим на службу из податных сословий (купцы, мещане и прочие), не подлежавших рекрутскому набору. Чтобы стать вольноопределяющимся, призывник должен иметь установленный образовательный ценз и добровольно выбрать обязательную службу на льготных условиях вместо вероятного призыва по жребию, на общих условиях.
По окончании первого года службы Александр Петрович успешно сдаёт офицерский экзамен. По решению специальной военной комиссии он отправляется на учёбу и получает звание прапорщика, продолжая, таким образом, службу в армии уже в офицерском чине. Уже зимой 1915 года он назначен заведующим саратовской пулемётной школы…
В ту же зиму чета Меерхольц принимает решение подготовить шестилетнего Шуру к поступлению в гимназию. К этому времени он уже достаточно бегло читает на русском и немецком, понимает с десяток римских и арабских цифр, географию и очень увлечён рисованием. Рисовать – это у него, несомненно, от отца. Тот с молодых лет любой свободный час проводит у холста с тонкой беличьей кистью в руке. Его работы маслом особенно удачны. Пейзажами и красочными натюрмортами наполнены комнаты дома, равно как и терраса дачи, которая находится на окраине Саратова, на хуторе, вблизи узенькой мелководной речки Гуселки…
