«Да кому я нужна? Кому дорогу перешла? – думала Настя. – А Жанку, и в самом деле, могли замочить ее криминальные знакомые, мало ли за что. Кому-то дала, а кому-то не додала. Ведь я с ней, действительно, не настолько была близка, чтобы знать ее сокровенные тайны. Ой, Прокофьева, Прокофьева, какая же ты дура. Пройдут синяки – и срочно линяй, как говорится, в глушь, в Выборг».

Следователь составил протокол, дал подписать его Насте и взял с нее обещание позвонить, если она что-то новое и важное вспомнит. Отупевшая от всего произошедшего за последние два дня Настя лишь покорно кивнула головой.

Утром она чуть ли не целый час замазывала эти самые синяки, стоя в ванной комнате у зеркала. Хорошо, что когда-то давно она купила по объявлению у одного студента театральный грим и не выбросила его при переездах с квартиры на квартиру. Сейчас он ей как раз пригодился.

«Так, решено, сегодня еще полежу дома, а завтра стартую в Выборг, – решила Настя. – Хватит с меня этого чертова Петербурга. Якименко прав. И тысячу раз прав. Ступишь в дерьмо, по колено в нем увязнешь. Все, все – отныне и впредь я буду жить иначе и не буду ни во что лезть».

Ей даже пришло в голову что, может быть, стоит взять да и переквалифицироваться в учительницу русского языка и литературы, поставив жирный крест на журналистике. В конце концов, не так уж и трудно сменить профессию. Ну, посидит без денег некоторое время, зато потом будет обеими руками сеять доброе и вечное. И будет жить, а не валяться, словно сломанная кукла, у стены в подвале чужого дома, как Жанка Птицина.

Проснулась Настя где-то в три или четыре часа ночи. Кто-то скребся в ее дверь.

Тихонько поднявшись с постели и подойдя на цыпочках к висевшему в прихожей телефону, Настя подняла трубку. Гудка в ней не было. У журналистки перехватило дыхание. Было ясно, что телефонный провод заранее перерезал тот, кто, скорее всего, готовится сейчас за дверью на нее напасть и убить. Дал маху с Жанкой Жар-птицей и теперь торопится исправить ошибку. А она так и не купила себе новый мобильник, побоявшись после происшествия с Жанкой выходить из дома.

«Надо же, – покачала Настя головой. – Человек за дверью словно знает, что у меня нет на руках мобильного. Или надеется, что я не проснусь. Иначе не вел бы себя так нагло среди ночи… А может это банальный грабитель? И вчерашнее происшествие не имеет к нему никакого отношения? Нет, – скривила она рот. – Хватит обманывать себя. Сейчас тебя зарежут, задушат или пристрелят из пистолета с глушителем, а ты все талдычишь «а может»… Заказывай себе билет в одну сторону на тот свет. Разуй глаза, Прокофьева. Просто так ничего не бывает. Почему не рассказала все следователю, дура набитая. Да делай же хоть что-нибудь, если хочешь жить».

Действовать нужно было быстро. Она так же на цыпочках побежала в кухню, порылась в потемках в ящиках стола и вооружилась топориком для отбивания мяса и широким кухонным ножом. Все так же тихонько подошла к двери, прислушалась. Тот, кто находился под дверью, не заставил себя долго ждать. Дверь тихо отворилась, негромко щелкнув замком. Но дверь еще была закрыта на цепочку.

«Рубануть по пальцу, который сейчас пролезет, чтобы снять цепочку», – подумала Прокофьева.

В дверной щели и точно показался длинный и толстый палец, но Настино тело словно оцепенело и оказалось не в состоянии сдвинуться с места.

«Заячий синдром, – мелькнуло у Насти в голове, – сердце бьется как у зайца. Еще выскочит, не дай Бог, что я тогда буду делать. О Господи, Боже мой, сейчас войдет. И заорать не могу – от страха голос отнялся».

Цепочка негромко звякнула, и Настя попыталась со всего размаху врезать топориком по голове ворвавшемуся взломщику, но ее рука оказалась перехваченной.

– Ах ты, курва, – послышался грубый голос. – Ну ты у меня сейчас получишь.

Детина с треском заломил Насте руку, в которой она держала топорик, и тот с шумом грохнулся на пол в прихожей. Ножом, который девушка держала в левой руке, она попыталась пырнуть нежданного ночного визитера в живот, но сама получила такой удар под дых, что согнулась от боли. Нож вывалился из ослабевшей руки.

– Скотина, – только и смогла прошипеть журналистка.

– А за скотину отдельное спасибо, – услышала она в ответ и, получив еще один удар ногой ниже пояса, рухнула на пол.

– Что, сука, брыкаться вздумала? Ты у меня сейчас получишь и скотину, и две скотины. – Здоровенный амбал с огромными плечами надвигался на Настю как жуткое чудовище из фильма ужасов, а та торопливо отползала, опираясь локтями и отталкиваясь ногами от пола.

Здоровяк настиг Настю и наступил на кисть ее левой руки тяжеленной ступней ноги, обутой в нечто вроде кирзового сапога.

– Не уползешь. Сдохнешь здесь. Видишь это? – поднес он Насте к носу дуло пистолета с глушителем. – На, понюхай, тварь… Где фотоаппарат?

Настя промолчала. Давление на руку заметно усилилось.

– М-м-м, – простонала девушка.

– Сейчас морду изуродую, если не скажешь, – снова надавил на руку преступник.

Остаться без лица Прокофьевой очень не хотелось, поэтому пришлось заговорить.

– Там, в комнате, – прохрипела она, скрежеща зубами от боли. – Не дави так, скот.

Скот сграбастал ее за шиворот пижамы и, не поднимая с пола, потащил в спальню. Нащупав на стене выключатель, он зажег свет.

– Где? Показывай.

– На полке лежит.

– Где? – вновь спросил он.

– Да вон же. Глаза разуй, скот, – злобно ответила Настя. Она уже не боялась. Ощущение страха за свою жизнь отхлынуло вместе с первой болью. Теперь журналистка прямо-таки рвалась в бой.

Пока громила проверял наличие нужных ему кадров в фотоаппарате, она успела встать и поднять за ножку стул, чтобы швырнуть его в негодяя. Но, не успев замахнуться, вновь оказалась лежащей на полу.

– А сейчас давай-ка развлечемся, сучка поганая, – лениво процедило мерзкое животное.

– Размечтался, гадина. А еще чего-нибудь не хочешь? – прошипела она.

Преступник поднял ее, схватив под руку, и швырнул на диван.

– Ты еще вякать будешь мне тут, сука драная. Ложись и ноги раздвигай.

Чудовище не торопясь принялось расстегивать ремень, затем ширинку. Но пока скот готовился к изнасилованию, рука Прокофьевой, резко отъехавшей к спинке дивана, нащупала на полу оставшуюся со вчерашнего дня пустую бутылку из-под текилы, которую она поленилась отнести на кухню, чтобы выбросить в мусорку.

Настя схватила бутылку за горлышко, и как раз в тот момент, когда амбал придвинулся ближе, чтобы навалиться на нее всем грузом своего тела, разбила ее о батарею и сунула оставшуюся в руках острозубую «розетку» насильнику в область паха. Ночную тишину разорвал пронзительный истошный вопль.

– Вот и развлеклись, – констатировала Прокофьева, вскочив на ноги. – Танцуй и пой, что я с тобой.

Громила с изувеченным половым органом попытался вытащить из-за пазухи пистолет, чтобы выстрелить в нее. Но Настя на сотые доли секунды опередила его. Подхватив стул, она сильным ударом выбила из рук преступника оружие.

Пытаясь подняться, не состоявшийся насильник зацепил лежавший на столе фотоаппарат, и тот свалился на пол.

Настя уже стояла у дверей комнаты с пистолетом в руке.

– Тронься с места, и я выстрелю. Одно движение, – сказала она преступнику, – и ты лишишься не только яиц, но и жизни.

– Ах ты, курва, – раненый амбал уже стоял на ногах со спущенными штанами, залитыми кровью какого-то синюшного цвета.

«Венозная, что ли?» – невольно заинтересовалась Прокофьева, впечатленная размером подрезанного члена.

Она не успела додумать свою мысль до конца, как выстрелила, потому что амбал таки шагнул, а ей вовсе не хотелось снова оказаться в роли жертвы. Амбал глухо ахнул и схватился рукой за живот ниже места, где располагалась печень. Настя выстрелила еще два раза, амбал рухнул, заливая ее ковровую дорожку кровью.