Бедный Львёнок! Можно подумать, что не жизнь, а каторга. Но я, конечно, осознавал все опасности самостоятельности и отсутствие полноценной домашней обстановки, а ведь известно, что лучшее противодействие разгильдяйству – режим и загрузка по полной, чтобы дыхнуть не успевал. Кстати, университетская жизнь ему очень нравилась, компания была у него интернациональная и весёлая, он потом говорил мне, что было весело, но с годами ему, видимо, больше вспоминаются обиды.
Еще одна дурацкая теория Батюшки: «отдых мозгов после уроков». Это объясняет мои прогулки после обеда. А с кем гулять-то? Мои друзья, как все нормальные ученики, в это время делали уроки, а потом выходили. А мне к четырем надо было идти домой! Как штык! Один раз я, помнится, заигрался и задержался примерно минут на двадцать – так Батюшка так озверел, что я еще три дня ходил в ступоре.
Далее. Едва мы обосновались в Москве, как неугомонный папаня тут же запихнул меня в два кружка: на музыку и живопись. Опять же не спрашивая моего согласия. Не могу отрицать, что музыкой я интересовался, слушал современные песни, с удовольствием сам что-то пел, бренчал на гитаре, шлепал по клавишам пианино, заходя к соседке на втором этаже, но научиться играть профессионально – такого желания не возникало никогда. Конечно, я не возражал, в детстве все попробовать хочется, и поначалу это казалось интересной игрой, через полгода стало надоедать, а через год я полез на стенку! Но сказать об этом Батюшке? Пойти против его воли? Ну, сами понимаете… И все-таки, забегая вперед, скажу, что «борьбу с пианино» в итоге я выиграл, единственный раз в жизни пойдя против Батюшки. Дело в том, что на третьем году обучения нас начали мучить гаммами и ввели дополнительные занятия по сольфеджио – и тут я настолько ошизел, что гигантским усилием воли переборол свою кроличью трусость и выложил все карты на стол. Как ни странно, Батюшка меня понял и не стал особо возражать, и с пианино было покончено. Но сколько нервов и крови было попорчено за эти три года – знает только моя язва.1
1. А моя язва не знает? У меня-то дело кончилось сначала кровотечением, а потом, в результате через двадцать лет операцией. И не хотел я, чтобы он играл профессионально, а чтобы постиг начала музыки, для чего нужно не бренчать на гитаре, а позаниматься фортепьяно. Он ведь потом осознал, что это было на пользу. Кстати, я его понял не только в тот раз, но и много раз потом и не настаивал ради тупого принципа.
С живописью дело обстояло немного иначе. Рисовать я действительно умею (точнее, срисовывать чужие картинки, что мне особо нравилось), занимался этим с раннего детства – но рисовать карандашом, а не красками. А краски я всегда ненавидел. Но разве объяснишь это Батюшке? Любишь рисовать? Умеешь? В кружок – вперед, учись! И целый год меня колбасило от бесконечных натюрмортов, пока не пришли новые ученики, а мы – нас было всего двое: я и Надя Столповская – не попали в привилегированную старшую группу. Тут наша учительница предоставила нам полную свободу действий, сама занималась с «младшими», а мы вдвоем сидели в отдельной комнате и занимались всем, чем угодно, но только не живописью: то лепили папье-маше, то делали коллаж, то плакаты, то просто болтали, а то читали на два голоса пьесы Шварца. Короче, за последние три года ни одного гнусного натюрморта я не написал, что радует. И когда мне пришлось не по своей воле прекратить эти занятия (почему, я объясню позже) – это было единственное, о чем я пожалел.2
2. Вот и ответ на вопрос «зачем»? Метод тыка: что-то не понравилось, а что-то понравилось, иначе гонял бы хвост трубой без интереса.
С бассейном было проще. По гороскопу я – крыса и рыба, люблю воду, люблю плавать, в Октябрьском ходил в бассейн постоянно, в Питере почти каждый день плавал в Мишином бассейне (он устроился тренером), поэтому на занятия я ходил с удовольствием. Но… не напрягался, за рекордами не рвался, и когда года через два ребром встал вопрос: либо переходить в спортивную секцию (а это шесть тренировок в неделю), либо бросать, то ответ я выбрал однозначный. И с легкостью бросил. И об этом ничуть не жалею.3
3. И я не жалею. Я отдал его своему тренеру для общего развития, а когда она сообщила мне, что пора переходить на профессиональные тренировки, то спросил его и мы оба вместе решили, что не стоит уродоваться, лучше остаться физкультурником и плавать в своё удовольствие.
5
Мои новые друзья: мексиканец Бенито, Серега Тропин и араб Алик. Вообще-то у Бенито, как у всякого мексиканца, было штук 15 имен, но мы называли его просто, а он скромно представлялся как Веня. Жил он в соседнем 709-м номере и был на год меня младше. Серега был старше на год и жил в другой зоне на 17-м этаже вместе с младшим братом Лехой, там же на 14-м жил Алик. По-моему, он тоже был помладше на год-два. Но учились они не в моей школе. Вот и вся наша компания. Естественно, в классе появились свои приятели, но не более того, вне школы мы не общались, что и понятно. Ну а мы проводили время как обычно: футбол, хоккей, прятки, салки, беганье по лестницам, катание на лифте, посиделки на балконе 30-го этажа в Зоне А (вот это был вид), ну и мелкие шалости. Однако, один раз мы так «пошалили», что мало не показалось. Идея принадлежала Сереге. Дело в том, что на всех дверях нашей общаги, ведущих на лестницы и в залы с телевизором, были ручки с навинчивающимся металлическим набалдашником. И Серега предложил эти ручки «навинтить». В смысле, открутить. Я воодушевился, Беню мы привлекать не стали, и в течение недели отвертели все ручки в двух зонах. Добычу мы складывали в картонную коробку и прятали у Сереги на этаже в маленькой каморке для швабр и ведер, таких было несколько на каждом этаже, и они не запирались. Но вдруг Серега сказал, что у него хранить стало опасно, и мы перетащили коробку на мой этаж, стали ее прятать – а тут Батюшка из блока выходит! Это что такое, спрашивает. Ну, нам признаться боязно, мы и давай заливать, дескать, это не наше, это мы тут нашли и т.д. Батюшка хмыкнул, пробурчал: Ну-ну, и ушел. Нам бы, дуракам, тут же все перепрятать, но мы решили, что пронесло. Ан нет. Буквально на следующее утро вошедшая уборщица разбудила нас сообщением, что нашла наше сокровище, с твердым убеждением, что это моих рук дело. Верно, а кому еще? И тут Батюшка разозлился по настоящему (впрочем, он всегда злился всерьез, в том-то и была его беда), и получил я такую затрещину, что чуть не сковырнулся с подушек. Как тут же выяснилось, злился он не потому, что я ручки отвинтил (подумаешь, дело житейское), а потому, что я его обманул. Ибо он всегда говорил: Главное в отношениях – это доверие. А там, где обман – там доверия нет. А нет доверия – хорошего отношения не жди. Эх, Батюшка, знал бы он, сколько раз в жизни я его обманывал или говорил полуправду, или часть правды, или что-то утаивал и умалчивал! И я был вынужден это делать, даже преодолевая страх перед случайным разоблачением, учитывая его предсказуемую реакцию на некоторые вещи и не желая превращать свою жизнь в постоянный кошмар. Правда, позже он утверждал, что он все всегда про меня знал, а не знал, так догадывался, но молчал – но я-то лучше знаю. Кое о чем он безусловно догадывался, но не знал наверняка, так как за руку не ловил, а если в чем-то ловил, то уж не молчал, этого он не умеет.1
1. Молчал, молчал. Всегда всё знал, только часто виду не подавал, Лев-младший не очень-то умел врать, кроме того, у меня был один секрет узнать говорит он правду или нет, но я этот секрет никогда никому не выдам.
Серега, пришедший в этот же день ко мне, тоже получил свой пинок под зад, и побрели мы со скорбным видом эти ручки привинчивать на место. Это уже было не так весело. А один раз Алик пострадал за то же самое: за вранье. Зашел я как-то к нему, а тут его батюшка и говорит: Сходите в магазин и купите 100 г масла. И дает мелочь, только-только. А магазин был на первом этаже в зоне В. Ну, идем. Тут Алик и выдал «гениальную» идею: А давай, говорит, купим не 100, а 50 г масла, а на сдачу лимонада тяпнем! А надо отметить, что в те времена лимонад стоил недешево, и разрешалось нам его пить только по праздникам и Дням Рождения, в остальные дни перебивались газировкой за три копеечки. Ну, мне-то что, отвечать не мне, лимонаду принять я всегда готов, давай, говорю. Так и сделали. Возвращаемся, но батюшка-то не лопух, сразу видит, что его в два раза меньше, и он начинает Алика пытать. Но Алик уперся: 100 да 100, после чего его папаша нахмурился, загнал его в комнату видимо для экзекуции, а меня выпроводил. Так что, ребята, нужно четко представлять себе ситуацию, в которой можно соврать, а в которой нельзя.
