– Были, – поправил Рен наставительно, с уверенностью, которой не испытывал. – Как бы с ними ни поступать, ошибиться уже невозможно. И кусались…

– Сперва вы их погнали железом своим!

– Пошло, как под столом у мамки: кто первый начал! Они меня трогали, – напомнила Зюсска.

– Потому и мне их пришлось. Но противно было головы отрывать! Н-да, ничего лучше я просто придумать не успела.

После небольшой паузы (по воде понимание распространялось, видимо, тоже с задержкой), народ окружил Треан поздравлениями, выражениями восторга – настолько, насколько эмоции можно выразить мычанием.

– Удавку я вам попозже покажу, – отвечала наёмница всем, кто мучался вопросом «шушун задери, но КАК?..» – Душить Горрин научил. Думала, не пригодится. О! Раньше, когда убегала, хотелось остаться и убивать врагов спиной к спине с товарищами.

– А как дошло до дела, не понравилось, – с легчайшей ноткой ехидства, закончила за невидимку Зюсска.

– Не очень. Хотелось бы гордиться, но не получается.

– Стыдиться тоже не стоит, – ответил им чужой голос.

Наёмники обернулись и увидели на другой стороне моста, на том месте, где горел огонь, телепата, отвечающего им. Издалека незнакомец напоминал заурядного михинского рыбака в простой парке из непромокаемых кож морского буйвола. Лицо Стража оставалось в тени широкого капюшона.

– Если вы шли сюда не только, чтобы сразиться с водяными, то вам придётся перейти мост. На той стороне больше ничего нет, – заверил голос, полный спокойной иронии и непонятной, но ощутимой силы. Друзья двинулись навстречу. Штиллер задержался, чтобы бросить взгляд через перила.

– Не надо, – быстро и очень убедительно попросил рыбак. Ключник, приготовившийся сделать шаг, сразу передумал. Не произнося ни слова, друзья перешли мост, страдая от ощущения, что совершают непоправимое. Первой сбросила с себя оцепенение Зюсска.

– Моё почтение! – не слишком уважительным тоном обратилась она. – Здесь Храм? Нам бы со жрицами побеседовать.

– Со всеми сразу? – удивился рыбак. – Провожу.

И неторопливо поплыл прочь от моста вглубь сумрачного подводного грота.

– Что же тут горело? – тихонько спросил Штиллер, стараясь сделать сообщение максимально личным, направленным Бретте.

– Не беспокойтесь, – ответил телепат издалека. – Это я.

Пещера заканчивалась у ворот высокого здания, красота которого очаровывала даже при скудном освещении. Храм погрузился на дно недавно, вода не успела придать его постройке сколько-нибудь существенных перемен. Он казался огромной шкатулкой с сокровищами, выброшенной из терпящего бедствие корабля. От обветшания колонны и ступени, старомирскую древесину, хранило нечто более могущественное, чем смола и глина. Фасад украшали резные рельефы разнообразных змей: крылатых, многоголовых, танцующих, с жертвами в зубах, смешных змей с выпуклыми чревами, в очертаниях которых легко угадывались съеденные звери.

– Согласно легенде, человечество прибыло сюда, спасаясь из гибнущего Старого Мира в чреве стальной Морской Змеи. Людей долго пришлось уговаривать выглянуть наружу, – с легкой улыбкой поведал Страж и остановился напротив двери. – Заперто! – искусственно удивился он.

Рену трюк показался нелепым. Тем не менее, он вышел вперёд и, почти не прилагая усилий, отворил дверь ключом Рей-Мо – воровским инструментом, уговаривающим дом считать входящего хозяином, а не гостем. Проводник и бровью не повёл. Неясно, зачем задумывалось представление: проще было бы вплыть в окно… Но если тот специально испытывал ключника, какой же он сделал вывод?

– Утопленники-стражи никогда не причиняют больше вреда, чем получили сами, – сказал телепат, стоя в дверном проёме. – Да, прикосновения весьма неприятны, а удержаться им нелегко. Мастерицы и монахини уворачиваются. Но каждой из них вначале пришлось провести долгие часы на дне в объятиях утопленников. Не могу упрекнуть вас в том, что вы воспользовались более радикальным решением, чтобы очистить путь.

– Как вас называть прикажете, господин? – вздрогнув от отвращения, спросила Бретта.

– Я не господин, а здешний смотритель, – поправил он. И вдруг сообщил ни с того, ни с сего:

– Вёлль Маленький, когда создавал мир, работал над такой масштабной штукой впервые, не на чем было руку набить, вот и получилось это дурное место.

– Есть и похуже, – нетерпеливо заверила Зюсска, не решаясь оттолкнуть разболтавшегося Стража и вступить, наконец, в Храм.

– Согласен. Но поставить бы сторожа сюда с самого начала – не переполнилось бы, не затонуло бы.

– Чем же… – Штиллеру показалось, что он знает ответ на свой вопрос, но задать его было необходимо. – Чем же полон Храм?

Смотритель обернулся, и Рен не вскрикнул только потому, что сразу отказался верить тому, что увидел. Перед ним стоял его отец. Нет. Перед ним стоял некто похожий на отца.

– Старьём, вот чем, – ответил Страж. И пояснил: – Вёлль слишком поздно заметил, что уйти из нашего крошечного мира нельзя. И если тело можно сделать практически бессмертным, то дух, то есть, мыслящая личность, со временем слабеет, коснеет, теряет волю к развитию, к обучению новому, цепляется за привычный ежедневный ритуал, совершает меньше и меньше поступков. Тогда «время течёт слишком быстро», перемены начинают вызывать раздражение и ужас. Мысль, что жизнь прожил, но ничего запоминающегося, уникального не создал, уже не жжёт, как раскалённое железо. Человек охотно пользуется такими оправданиями, как гордость за потомство, благотворительность, воспоминания, аппетит, ненависть к чужакам, и другими иллюзиями. Дух глубже уходит в раковину плоти, стремясь только к покою, к созерцанию и наслаждению примитивными функциями тела. Пищеварением, испражнением. Реальность проносится мимо, как расшитый платок ярмарочной танцовщицы. Наступает час, когда даже дыхание становится слишком утомительным делом. Тогда состарившийся удаляется в Храм Морской Змеи. То же самое, кстати, происходит и со многими могущественными предметами. Словом, здесь заканчиваются пути.

– Все пути? – с ужасом переспросила невидимая Треан.

– О нет, – ничуть не удивился новому собеседнику смотритель, – конечно, не все. Можно ещё отправиться на Остров! Как ваш потерянный спутник Отик.

Сказать, что наёмников это потрясло, было бы недостаточно.

– Болван был на Острове! – проскрипела Бретта. – Я убью его. Сразу, как найду. Нет, сначала заставлю рассказать. А потом задушу. Во имя справедливости.

– Тогда не хочу вас задерживать, – усмехнулся Страж и отступил в сторону. – Чувствуйте себя, как дома, – он подмигнул смутившемуся ключнику, на мгновение ощутившему себя взломщиком. – Внутри может оказаться многолюдно – или нет. Просто идите дальше. Не нужно там никого убивать. На обратном пути буду ждать вас у моста. Чтобы пройти мимо, вам придётся назвать меня по имени.

6.

Души и духи!

У каждого, как выяснилось, было собственное представление о них.

Штиллер, например, путал духов с добротно сработанной нежитью. Бретта в такую чушь не верила вообще: по её мнению, мёртвые становятся плодородной землёй вместе со всеми мыслями, добрыми и злыми. Треан помнила, как мастер Ю говорил в «Слепой рыбе», что некоторые люди (но не все) в конце пути обзаводятся душами. После смерти они целиком превращаются в некую мудрую сущность, «дух», способный давать советы живым. Такие навещают родню в обличье маленького зверька, а не в виде прозрачной тени, какими бабки пугают малышей в долгие зимние ночи.

Шутка! А может, притча. Наставник всё время рассказывает такие. Зюсска, когда ей надоели расспросами, высказалась, что никаких духов не видала, значит, и болтать о них нечего. А любителям поумничать, мол, своих кишок она тоже не видала ни разу – а они есть, был ответ: так и про кишки тоже болтать нечего.

Зал, через который плыли приятели, был удивительным образом полон и пуст одновременно. Они были единственными живыми существами здесь, и другие, чужие твари не крутились под ногами, не шныряли по углам. В то же время присутствие множества людей ощущалось безошибочно, как солнечный свет через закрытые веки. Одна большая группа, кажется, отмечала праздник только для посвящённых. Время от времени в воздухе мелькал платок или кубок, слышались обрывки фраз, песнопений, звон колокола, тихий призрачный смех. Приходилось останавливаться, чтобы не сбить с ног спешащих по делам монашек. Те исчезали прежде, чем их удавалось рассмотреть. Зюсска бранилась сквозь зубы. Штиллер чувствовал себя слишком плотным, живым. Странствия над витыми лестницами, сквозь галереи, уводили дальше в глубину здания, кажущегося бесконечным.