Они вместе вышли за порог. Инквизитор вгляделся в темноту, давая глазам время привыкнуть к предрассветному мраку.

– Не знаю, что ждёт меня там, – сказал он, беря руку травницы в свою. Пальцы нащупали привычные обводы перстня. – Но я вернусь. У тебя есть моё слово, Хельтруда.

– Я буду ждать, – спокойно ответила травница, – храни тебя Бог.

Последним, что запомнил, выходя за утлую ограду, Герхард Эгельгарт, инквизитор, были знакомые формы рельефной печатки.

***

Как он ни старался, ослабевшие ноги передвигались медленно. И, когда перед ним замаячила просека, блёклый рассвет уже начинал пробиваться сквозь сумрак.

Инквизитор протиснулся через мокрые от утренней росы кусты, торопливо миновал пустынную дорогу и углубился в лес. Мох, густо покрывавший подножья деревьев, тянулся вверх по стволам, образуя пушистые тропки, и Герхард двигался в ту сторону, к которой лесные великаны обращались позеленевшими боками.

Лес пробуждался, в посветлевшем воздухе звучала утренняя птичья перекличка. Мохнатые валуны под ногами – пристанища жуков и мелкого зверья – всё укрупнялись, и пробираться меж них становилось труднее. Оскальзываясь на мокром мхе, Герхард то и дело озирался – но кроме птичьего пения ни звука не ловили его уши.

Когда в лицо, наконец, дохнул речной свежестью ветер, солнце уже пронизывало лес короткими косыми стрелами. Выбравшись на каменистый берег, инквизитор, предупреждённый травницей, обнажил клинок и двинулся вниз по течению, держась ближе к лесной кромке. Перед глазами прыгали жёлто-чёрные полосы – тени древесных стволов перемежались с полуденными лучами.

Он миновал участок, где берег полого спускался к воде, и углубился в заросли остро пахнущего кустарника. Ветки с мелкими шипами цеплялись за одежду, царапали кожу, рвали, будто норовя удержать. Голову кружил терпкий аромат мнущихся листьев.

– А ну, не дёргайся!

Окрик донёсся до ушей опального инквизитора, когда в густом кустарнике наметился просвет. Герхард замер, мускулы напряглись, и гулко ударило сердце, разгоняя холодную кровь.

– Да стой ты спокойно, ишь, шебутная!

Отведя колючие щупальца веток рукой, Герхард, стараясь не шуметь, вгляделся. Сквозь переплетения шипов и листьев перед ним замаячили три фигуры, одна из которых, в длинном платье и с пышными волосами, явно находилась здесь не по своей воле.

– Кто-нибудь, помогите! – тоненький голос сорвался на взвизг.

– Тише! – двое мужчин удерживали бьющуюся, как птаха в силках, девушку. Девица отчаянно вырывалась, но где уж ей было совладать с дюжими мужиками.

– Эй, Михель, да она кусается, – ухмыльнулся один из них, ловко задирая девушке платье. Мелькнули белые нижние юбки.

– Спаси… ах!..

Крик оборвался на полуслове, когда Михель влепил непокорной девице пощёчину. Голова несчастной откинулась вбок, грива волос рассыпалась по плечам и груди. Подельник Михеля усмехнулся, но улыбка на его грубом, в крупных оспинах лице вдруг поползла вниз вместе с отвисшей челюстью, когда Михель начал оседать на землю. Из его широкой груди торчал клинок.

Девица вырвалась из ослабевшей хватки и бросилась наутёк, придерживая надорванное у корсажа платье. Второй лиходей и не думал ловить беглянку – вместо этого он, нехорошо скалясь, медленно тянул из ножен тяжёлый бастард12.

Герхард попятился. Мечник, приминая траву подошвами, шёл прямо на инквизитора, и на рукаве его дублета Герхард только сейчас разглядел нашитый кусок ткани с изображением полосатого льва.

Дармштадские стражники. И, кажется, он только что прикончил одного из них.

Мечник с размаху врубился в кусты, и там, где только что стоял инквизитор, образовалась прогалина. Мгновение стражник и Герхард смотрели друг другу в глаза, и этого мига инквизитору хватило, чтобы прочитать во взгляде стражника – узнал.

Мечник узнал беглеца.

Не дожидаясь, пока стражник осмыслит произошедшее, Герхард бросился бежать, проламываясь сквозь колючие сплетения веток, – туда, где слышался шум воды. Берег в этом месте круто обрывался, река бурно вздымалась порогами внизу. Подмётки скрипнули по сухой почве, инквизитор пригнулся, растягиваясь на земле среди кустов, на самом краю обрыва, слыша, как свистит над головой клинок бастарда. Густой кустарник не дал стражнику размахнуться, и занести меч снова он не успел – отведённая ветка врезалась ему в лицо, раздирая шипами кожу. Мечник дёрнул головой, теряя равновесие, и Герхард, перекатившись, с силой ударил его под колени. Ноги стражника подломились, и он упал головой вперёд, кубарем покатившись с обрыва. Его крик смешался с шумом воды.

Не оборачиваясь, Герхард быстрым шагом пошёл прочь. Но, когда помятые кусты снова расступились перед ним, инквизитор замер.

На поляне не было и следа недавней схватки – тело убитого стражника исчезло, будто растворилось в мутном полуденном зное. Не нашлось и следов возни, взрыхлённая ногами земля вновь оказалась утоптанной. И посреди ровного пятачка сиротливо поблёскивал совершенно чистый кинжал.

Герхард едва ли не бегом пересёк поляну, на ходу подхватив клинок. Царившая здесь тишина таила в себе нечто неестественное – даже плеск воды доносился будто сквозь толстое покрывало. И, когда лес снова принял его в свои прохладные объятья, инквизитор вдохнул, успокаивая кружение в голове. Отступивший было страх нахлынул с новой силой. Что, если стражник каким-то чудом выжил? Да и чуда тут не нужно – достаточно кольчуги под дублетом…

Тревожные раздумья, поглотившие Герхарда, не помешали ему вовремя заметить перемену в окружении. Мгновение назад полный природного шума, лес затих, замер, затаился ветер в кронах – так останавливается время, и застывает природа, чтобы в следующий миг разразиться бурей.

Двигаясь в сгустившемся воздухе, словно в толще воды, инквизитор огляделся. Ничего. Рукоять клинка приятно холодила ладонь. Замершие деревья теснились вокруг густым частоколом, и он отступил, прижимаясь спиной к шершавой коре.

Гулкий удар разрезал плотную тишину, как нож разрезает застывший жир. Цепкий взгляд инквизитора ухватил молниеносное движение средь деревьев, и Герхард неслышно скользнул меж стволов.

Удар повторился. Кошкой пробираясь через редкий подлесок, инквизитор уже мог видеть его источник – огромный валун с вросшим прямо в камень исполинским дубом. Под раскидистой кроной дуба стоял сгорбленный человек и с натугой набрасывал на валун крупные поленья. На плоской вершине камня-великана уже образовалась горка дров.

Забросив последнее полено, человек вскарабкался на валун сам, и Герхард, притаившийся поодаль, увидел, что тот уже немолод. Сморщенное коричневое лицо тонуло в тени глубокого капюшона, из-под которого выбивались белёсые пряди.

С видимым трудом старик встал коленями на камень и запрокинул голову к небу. С его губ сорвались резкие, гортанные слова – старик выкрикивал их, странно вытягивая окончания. Этот язык не походил ни на одно из слышанных Герхардом наречий. Звучала в нём какая-то необъяснимая притягательность, завораживающая своей простотой и естественностью, и даже грубое произношение не могло скрыть удивительной напевности каждого слова.

Старик простёр руки над сложенными поленьями и взмахнул кистями, будто стряхивая с них пыль. Рукава его просторного шапа13 взметнулись, и между ладонями словно проскочила искра – а мгновением позже поленья вспыхнули огненным шаром.

Прищурившись, Герхард смотрел, как щуплая фигурка раскачивается в одном ритме с пляшущим пламенем. В густом воздухе вязли все звуки, и этот немой танец, исполненный истовой силы, превращался в молчаливую пантомиму для застывшего царства природы. Лицо старика, с закатившимися глазами и чёрным провалом рта, походило на трагическую маску. Полы его плаща взметались, раздувая пламя, поднимая искры, и казалось – вот-вот загорится и сам плащ, и старик, превратятся в пылающий столб и сольются с ритуальным костром воедино…