Герхард дал себе немного времени на отдых. Жажда терзала пересохшее горло, но ещё сильнее разум терзался страхом. Шпили замка баронов фон Франкенштейн прорезали небо в каком-то десятке шагов от него – инквизитор слышал, как во внутренних дворах стучат молотами плотники и перекрикиваются солдаты. В давешний свой визит сюда Герхард поразился масштабам преображения замка – повсюду сновали работники, укрепляя старинные башни и арки, возводя новые пристройки, латая прохудившуюся кровлю. Поместье фон Франкенштейн превращалось в настоящую крепость, откуда ослабевший, но всё ещё грозный род баронов графства Вюртемберг неусыпно следил за окрестными землями. Но вряд ли кому-то из рабочих или солдат могло прийти в голову по собственной воле обследовать мрачные казематы крепости, где каждый пленник навсегда исключался из числа живых, ещё не будучи мёртвым. И камеры-склепы, чьи гнетущие отрезанность и обречённость ощущались даже среди подземных коридоров, вряд ли могли считаться достойным изучения объектом. Никто не стал бы спускаться в них, и никто не поверил бы, что из склепа можно ускользнуть – кроме тех, кому были ведомы тайны железных люков. И Герхард молил Господа, чтобы эти люди сейчас находились где угодно, кроме замка фон Франкенштейн…

Кое-как поднявшись, инквизитор побрёл сквозь лес, удаляясь от величественных стен крепости. Он бежал что было сил – но замковый шум никак не желал стихать, подсказывая, что Герхард плетётся, едва переставляя ноги. Из-под сапог порскали кузнечики, жужжали цветными крыльями. Становилось всё жарче, солнце припекало сквозь кроны деревьев, и журчанье воды среди наступившего полдня прозвучало благословенным перезвоном.

Тоненький ручеёк бодро бежал по камням, и вода в нём оказалась восхитительно прохладной. Припав губами к ручью, инквизитор, как загнанное животное, хлебал кристально-прозрачную воду, погружал в неё лицо, зачерпывал ладонью и смачивал голову. Он пил, пока не пресытился живительной влагой. В звенящей воде искажённо отразилось его лицо – бледное, но чистое, с запавшими прозрачными глазами, будто утратившими свою глубокую голубизну. Слипшиеся мокрые волосы чёрным трауром окаймляли высокие скулы.

Герхард поднялся и тщательно утёр лицо рукавом, набросил капюшон и заткнул клинок за пояс – так, чтобы полы плаща надёжно скрывали оружие. Одежда, намокнув, отяжелела, но горло больше не царапало, вода оживила уставшее тело, и шаг инквизитора ускорился.

Лесок закончился неожиданно, будто давным-давно неведомый великан провёл здесь исполинской ладонью, сметая стволы и превращая бывшую опушку в поле. Желтовато-изумрудную равнину пересекала коричневая лента дороги. Герхард замер, укрывшись в зарослях подлеска, и приготовился к ожиданию.

Ждать пришлось недолго – в облачке пыли, неспешно катящаяся по дороге, показалась крестьянская телега. Гнедая лошадка, шлёпая губами, лениво перебирала копытами, игнорируя такие же ленивые удары хлыста.

Не раздумывая, Герхард выбрался из укрытия и зашагал к дороге. Возница, завидев приближающуюся фигуру в монашеском облачении, натянул вожжи.

– Здравствуй, добрый человек, – глухо проговорил инквизитор, – куда держишь путь?

– Домой, святой отец – в деревню свою еду из Дармштадта. Ярмарка сегодня в городе была, удачный день, – крестьянин широко улыбнулся.

– Далеко ли твоя деревня от города?

– Да целый день пути, когда кобылка резво идёт, – возница цыкнул зубом на лошадь, но та и ухом не повела.

– Подвези меня, добрый человек, – попросил Герхард, кутаясь в плащ, что скрывал пятна крови на тунике.

– Отчего не подвезти, святой отец? – крестьянин кивнул на телегу, – забирайтесь, пристраивайтесь поудобней – путь неблизкий.

– Храни тебя Господь, – инквизитор перекрестился и забрался в телегу.

– Н-но, пошла! – возница хлестнул лошадь, и повозка качнулась вперёд.

Внутри деревянного короба нашлось немного соломы. Не снимая капюшона, Герхард сгрёб солому в кучу и устроился на ней, прислонившись к бортику телеги. Крестьянин что-то вполголоса бормотал, обращаясь больше к себе, чем к попутчику, и вскоре инквизитора сморил сон.

***

– Святой отец! – настойчиво звал чей-то голос, – святой отец!

Герхард спросонья отмахнулся от назойливого зова, как от жужжания мухи. Остатки ночных видений ещё кружились в голове, смешивая сон и явь.

– Святой отец, проснитесь!

Инквизитор разлепил веки. Вокруг было темно, лишь где-то сбоку мерцал крохотный огонёк.

– Что случилось?

– Приехали, святой отец, – сбоку донеслось позвякивание – должно быть, крестьянин возился, распрягая лошадь.

В зыбком лунном свете Герхард, наконец, различил силуэты домов вокруг. Кости нещадно ломило после неудобного сна. Снова заныли раны на спине, и лишь левая рука, будто сжалившись, не подавала и признаков боли.

– Благодарю тебя, добрый человек, – проговорил Герхард, выбираясь из телеги, – я буду молиться за твоё здоровье.

– Господь хранит нас, – крестьянин, перекрестившись, слегка поклонился и вновь вернулся к упряжи.

– А скажи мне, – как бы невзначай поинтересовался инквизитор, – нет ли в вашей деревне лекаря?

– Нет, святой отец, да и к чему он нам? – удивился крестьянин, закидывая на плечо хомут, – с любыми хворями мы к нашему пастырю идём. И мы, и жёны наши, благословясь. На всё ведь воля божья… – крестьянин оглянулся и, придвинувшись к Герхарду, доверительно шепнул:

– Но вот в соседней деревне знахарка живёт – так, говорят, бабы к ней тайком бегают, с чужими мужьями согрешив. Дом-то у неё на самой окраине, аккурат у дороги, войти и выйти незаметно можно. Не знаю, правда, так или нет, моя-то красавица одному мне верна, – и гордо выпятил грудь колесом. Герхард сдержал улыбку.

– Пастыря вашего где можно найти? – спросил он.

– Да в той же соседской деревне, – крестьянин махнул рукой, указывая направление, – рядышком она, и дорога туда одна… Да вы, святой отец, никак ночью идти собрались? – удивился он.

– Но ведь дорога безопасна, – скорее утвердительно сказал Герхард.

– Да, вот только…

– Тогда я не стану медлить. Прощай, добрый человек.

И Герхард зашагал в указанном направлении, оставив крестьянина с приоткрытым ртом взирать ему вслед.

Дорога в самом деле оказалась безопасной. Шагая среди освещённых луной полей, инквизитор не встретил ни единой живой души. Казалось, весь мир вокруг погрузился в дрёму – и лишь подходя к околице, он услышал сонное блеяние овец и возню в загонах.

Первый от дороги дом, обнесённый покосившимся плетнём, глядел слепыми оконцами в поле. На плетне висели горшки и пучки сухих трав. Приземистая, крытая соломой постройка действительно была обращена глухой стеной к деревне, а крепко сбитая дверь смотрела на дорогу.

Инквизитор постучал кулаком в потемневшие от времени доски. Сердце глухо отмеривало удары. Наконец оконца затеплились светом, и из-за двери послышался женский голос.

– Кто это?

– Я пришёл к знахарке, – ответил Герхард, – мне нужна помощь!

Дверь приоткрылась на пол-локтя, и что-то мягкое ткнулось в голенище ледерсена. Инквизитор опустил взгляд. У его ног тёрлась, обнюхивая, кошка.

– Вы не из здешних краёв, – продолжал голос из-за двери.

– Я прибыл издалека, – согласился Герхард, отвлекаясь от кошки и пытаясь разглядеть происходящее за дверью.

– Кис-кис, – позвала невидимая женщина, и урчащая тварь шустро кинулась обратно. Дверь распахнулась.

– Входите.

Держа ладонь на рукояти кинжала, инквизитор шагнул в дом. В полумраке, едва рассеиваемом горящим фитилём, комната казалась безразмерной, тонущие в тени стены исчезали где-то в бесконечности. Прямо на столе, возле пляшущего огонька, вылизывалась кошка, блаженно урча.

– Что привело вас ко мне, святой отец? – послышалось от стола.

Герхард уставился на кошку. Та, как ни в чём не бывало, продолжала чиститься, на её пятнистой короткой шерсти играли отблески огня.

– Я не священник, – произнёс он, убирая руку с оружия, – и мне нужен лекарь.