Лихой унтер переиначивал на свой лад все команды, и нам это нравилось. Так, вместо «На плечо!» урядник командовал: «От мати-сырой земли к богатырскому плечу – шарах!»

Именно от него познали мы первые азы воинского искусства пластунов, приемы метания кинжала, ухищрения маскировки, навыки походного быта. Он же готовил нас и к принятию присяги.

«Ты ворога не бойся, – учил старый казак, – но остерегайся. Он тебя больше боится, чем ты его. Ты его видишь, а он тебя нет. В том твоя сила. На рожон не лезь, а бей, когда не ждет».

Занятия начались на две недели раньше, чем это было принято во всех остальных учебных заведениях. Мы снова раскрыли тетради, учебники, уставы, только на сей раз вписывали в свои конспекты не музыкальные термины, а суровые военные слова: баллистика, эллипс рассеивания, средняя точка попадания, дистанция прямого выстрела… Больше всего мне нравилось пулеметное дело и занятия по пластунской выучке. Мы научились ползать, как индейцы, – быстро и незаметно, юрко и осмотрительно, как ящерицы, как саламандры… Метали кинжал из любого положения и выбивали из ручного пулемета Шварцлозе первые три буквы своих фамилий.

Мы учились рьяно, поглощая военные науки не за страх, а за совесть. Ведь нам надо было пройти полугодовой курс за два месяца, как мы решили. И в глубине души мы надеялись на досрочное производство как особо преуспевающие в учебе. Мы не ходили в город по воскресеньям, мы не допускали ни малейших дисциплинарных нарушений, получали на субботних построениях благодарности от командира роты и начальника курсов. По результатам общеучилищных состязаний в стрельбе из винтовки Павел получил призовые часы, а я жетон «Меткий стрелок».

Приближался срок, который мы дали сами себе для изучения военного дела. Газеты сообщали безрадостные вести о поражении наших армий в Восточной Пруссии. Когда стало известно о том, что генерал Самсонов покончил с собой, не вынеся позора поражения, мы поняли, что час пробил. Его скорбный выстрел послужил для нас как бы сигналом – хватит отсиживаться в училище. Знаний и умений нам вполне хватит не только как рядовым бойцам, но и отделенным командирам, а может быть и взводным. Иной и за полгода не почерпнет столько, сколько при нашем энтузиазме приобрели мы. Как ни уговаривал нас ротный командир, а потом и начальник курсов, и подполковник Весёлкин, мы стояли на своем – хотим на фронт. Досрочно нас в офицеры не произвели, но отправили в войска вольноопределяющимися в унтер-офицерском чине. Мы ликовали! Мы готовились к отправке, но, увы, не на Западный фронт, а на российско-турецкую границу, которая в самом скором времени обещала превратиться в линию нового фронта.

За все это время в ответ на дюжину моих пространных писем я получил только одно коротенькое, но бесконечно милое и дорогое послание от Тани. Я знал его почти наизусть. Она писала, что Гродно стал прифронтовым городом, магазины оскудели, и что родители собираются временно переехать в Петроград, как переименовали теперь Петербург. И как только они там устроятся, она сразу же сообщит новый адрес. А пока поступила на курсы сестер милосердия. Я даже Павлу прочитал это письмо раза три, оставляя лишь последние – самые дорогие для меня – три строчки: «Что бы ни случилось, я всегда буду помнить тебя, любить и ждать. Нежно целую, как в последний раз в нашем палисаднике. Береги себя не только для мамы!»

Получил письмо от отца с фронта. Он целиком одобрял мое решение и давал мне свое отцовское благословление. Его полк воевал где-то под Вильно.

На Николу зимнего мы прощались с Тифлисским военным училищем. Начали с любезного нам подполковника Рубахина. Он обнял нас и вручил по новенькой кожаной офицерской полевой сумке, планшетке для карт.

– Надеюсь, однажды достанете из этих сумок, ну, пусть не жезл маршала, но обер-офицерские погоны как минимум!

Ротный командир подарил нам по зажигалке, сделанной солдатами из роты обслуживания. А дед Кузя, как мы звали меж собой урядника, дал мне потертую серебряную серьгу.

– Носи ее в правом ухе. Сие будет означать, что ты единственный сын у матери. Я носил, и ты носи.

Мы обнялись с ним по-братски. Порывшись в карманах, я отдарился золотым рублем, который захватил с собой из Питера на счастье. А потом извлек из баула кларнет, к удивлению многих и на радость старику проиграл мелодичный сигнал «Выезд конной батареи на позицию».

Павлу тоже полагалась серебряная серьга, только в левое ухо, как последнему в роду казаку. Но дед Кузя ничего о нем не знал, тогда как обо мне, точнее о моем отце, был наслышан от подполковника Рубахина.

Я написал очередное письмо Тане, предупредив ее, что, возможно, от меня долго не будет письма, так как мы отправляемся на войну в Турецкие горы. Вот и все! Причастились в училищном храме, и с Богом – на войну…

На войне судьба солдата ли, офицера решается в одночасье, порой в считанные мгновенья; на то она и война…

Я пил чай в палатке со своим вахмистром Ерошиным, когда к нам влетел как ошпаренный ординарец Мурат. Я так и подумал – ошпарился самоваром – в руке он держал зачем-то самоварную трубу. Но Мурат спешил предупредить меня о появлении большого начальства:

– Там полковник идет до ваша благородия!

С перепугу Мурат даже заикался. Я тут же выскочил навстречу командиру полка. Попытался что-то доложить, но он, чем-то весьма расстроенный, только махнул мне рукой.

– Кто здесь старший?

– Так что я, хорунжий Проваторов, господин полковник!

– Хорошо. Где тут у вас присесть можно?

– Пожалуйте в палатку.

Мурат мгновенно смахнул с походного столика остатки чаепития, и полковник Радугин, тяжело дыша от зноя и бедного горного воздуха, разложил карту.

– Только что на моих глазах убили в седле хорошего офицера – сотника Никитина. С перевала стреляли, не промазали, сволочи! Хотел его комендантом Ташикурганского перевала назначить. Царствие небесное! Хорунжий, берите своих пластунов, берите конный взвод Никитина и следуйте на перевал Ташикурган. Организуйте его охрану и пропуск наших войск. Перевал в нашей ситуации имеет стратегическое значение. Выступайте сегодня же и не медля ни одного часа. Первая колонна наших войск должна пройти перевал через двое суток. За это время вам надлежит обезопасить горный проход от всяких злонамеренных случайностей. С вами пойдет проводник. К сожалению, у меня нет лишних карт, сделайте кальку с карты начальника походного штаба и обговорите с ним все детали. Задачу поняли?

– Так точно, господин полковник!

– Действуйте!

– Есть!

Это был мой звездный час на этой войне. Это было первое серьезное боевое задание, и я вознамерился выполнить его, чего бы мне это ни стоило. С начальником походного штаба войсковым старшиной Дудко мы быстро скопировали схему ущелья, горной дороги и перевала. Пометили источник пресной воды – родник, бивший в полуверсте от нашего будущего стана.

– Курдов остерегайся, – напутствовал меня Дудко. – Выставь пикеты по обе стороны перевала, да еще в ночное время патруль пусть обходит. Дадите слабину – вырежут всех.

Собирались наспех, вьючили коней патронами, мешками с фуражом, рисом, чечевицей, горохом маш, сухарями.

Наш проводник халдей Юваш, малый неопределенного возраста, но немного говорящий по-русски и верующий в Христа, как несторианец, повел наш отряд, восседая на собственном муле. Там, на перевале, находилось его родное село Эски Каракермен, которое в прошлом году турки вырезали поголовно. Юваш уцелел потому, что находился в это время в долине. Представляю, как трудно ему теперь возвращаться на родное пепелище, где погибла его семья и все односельчане. В нас он, как и большинство здешних ассирийцев, видит защитников и потому готов помогать моему отряду истово и бескорыстно, лишь бы хоть как-то отомстить туркам.

Переход мы совершили за десять часов и взошли на перевал около полуночи. Стояла полная луна, и вид заброшенного поселения был невыносимо гнетущим, тем более что неподалеку подвывали горные шакалы. Эски Каракермен – был когда-то древним пещерным городом. Скалы, обступавшие дорогу, были источены пещерами и ходами-переходами, как трухлявая колода муравьями. По обе стороны узкой колеи, выбитой колесами арб в камне, зияли пустыми глазницами окна и двери пещерных каморок, приспособленных за много веков под убогие жилища. Некоторые из них шли вверх и вниз, как этажи, повсюду были прорублены ступени и проходы. Самое главное – в селении был колодец, и Юваш сразу же привел нас к нему. Пока поили измученных горным переходом коней, я с дюжиной казаков по-быстрому осмотрели пещер – нет ли где засад. По счастью, мы успели прийти сюда раньше, чем неприятельские лазутчики. Назначил пятерых пластунов во главе с младшим урядником в передовой пикет, и, как ни устал, прошел с ними на километр ниже перевала, посмотрел, как они залегли в камнях, условились о сигналах и времени смены. Такой же пикет поставил и в тылу, а остальным велел устраиваться на ночлег и обживаться. Все здесь дышало недавней бедой и тайной опасностью. В пещерных комнатушках еще стояла убогая мебель – колченогие столики, табуретки, сколоченные из досок кровати. Хрустели под ногами черепки битой посуды.