Павлик встретил отца, как всегда, радостными воплями. Бросился к нему, обвил его руками за шею, прижался щекой к щеке. Но уже через несколько минут он почувствовал, что Юрий Петрович необычно серьезен.
- Почему ты такой скучный, папа?
- Что ты, сынок! Я совсем не скучный, я очень рад. И знаешь, почему? Нет? Так слушай: наша мама приехала!
Павлик стоял не шелохнувшись.
Как долго ждал он этой счастливой минуты, а сейчас, когда она наступила, он испугался, не поверил, боялся поверить.
- Что же ты молчишь, маленький? Или не понял? Наша мама приехала.
Павлик заговорил не сразу. Потупился, спросил неуверенно:
- И у меня теперь всегда будет мама?
- Конечно, сынок. Всегда, каждый день у тебя будет мама.
И Юрий Петрович повел сынишку туда, где на траве, ни жива ни мертва, сидела Анна Тимофеевна, а с ней рядом Васьков, беспрерывно тараторивший от смущения.
Увидев Гасилова с ребенком, они оба поднялись. Анна Тимофеевна шагнула вперед, протянула руки:
- Иди ко мне, мой мальчик!
Гасилов чуточку подтолкнул Павлика вперед:
- Вот и дождался ты, сынок... Обними же маму.
Еще мгновение - и малыш бросился на шею Анне Тимофеевне. Она прижала его к себе.
- Мама, а почему ты плачешь? - Это был первый вопрос, который задал своей матери Павлик.
- Ничего, сынок... Это я от радости. Просто я давно тебя не видела.
- А теперь ты никуда не уедешь? Ты правда каждый день будешь моей мамой? - допытывался мальчик.
- Каждый день, каждый час. Всегда-всегда, маленький ты мой. А теперь, сынок, познакомься с дядей Васей. Он и твой папа вместе были на фронте, он помнит тебя маленьким-маленьким. Вот таким!
Когда Васьков порывисто и неловко поцеловал мальчика, Павлик почувствовал на лице своем что-то вроде легкого ожога. Он так и не понял, что это было такое, и уж никак не поверил бы, что фронтовики-гвардейцы могут плакать!
ВЕСТОЧКА С УЛИЦЫ МИРА
В январе 1951 года журнал "Огонек" во втором номере опубликовал мой небольшой очерк о судьбе Павлика Гасилова.
Вскоре в редакцию стали приходить письма. История "запасного гвардейца" взволновала и заинтересовала многих читателей.
Эти письма пересылали из редакции мне для ответа.
Однажды среди таких откликов оказалось письмо из Сталинграда. На листке бумаги сверху типографским шрифтом было набрано:
ЗАСЛУЖЕННЫЙ ВРАЧ РСФСР,
ДОКТОР МЕДИЦИНСКИХ НАУК, ПРОФЕССОР
В. А. С У Р А Т
Ниже следовало несколько строк, написанных чернилами.
"В Вашем очерке, - писал мне профессор, - упомянуто мое имя. Мне очень бы хотелось повидать мальчика, я его очень хорошо помню. Если товарищ, выведенный Вами под фамилией Гасилова, не будет возражать и Вы также найдете это возможным, сообщите мне, пожалуйста, их адрес. Вскоре мне придется побывать в Москве на медицинской сессии и, с разрешения, конечно, товарища Гасилова, я с удовольствием возобновил бы знакомство с "Павликом" и его родителями.
Само собой разумеется, если наша встреча состоится, сохранение тайны я гарантирую.
С товарищеским приветом профессор В. Сурат".
...Встреча состоялась ранней весной у меня на квартире. Первыми пришли Гасиловы с Павликом. Мальчик и прежде бывал у меня и всякий раз, приходя, интересовался новыми детскими книгами.
Пока они с Анной Тимофеевной сидели в моем кабинете, разглядывая рисунки в книгах, между мной и Гасиловым завязался разговор в другой комнате. Я поинтересовался, как сложились отношения между Анной Тимофеевной и Павликом.
- Друг мой, - улыбнулся Гасилов. - Мне кажется, Павлик даже не помнит того времени, когда мы жили без нее. Мы вместе уже пятый год и любим друг друга все больше. Минувшей осенью мы повели Павлика в школу...
Раздался звонок. Это пришел профессор Сурат.
Павлик не видел, как радостно встретил профессора Юрий Петрович, не слышал их разговора. Разглядывая рисунки, он не заметил, как отец познакомил профессора с Анной Тимофеевной. Она же благодарила Сурата с такой проникновенной материнской любовью, что просто не верилось: неужели в ту пору она даже не подозревала о существовании мальчика и его приемного отца?
Профессор Сурат, стараясь говорить возможно тише, обменивался с Гасиловым воспоминаниями о "той" зиме в Саратове. Посмеялся, припомнив свою отчаянную борьбу с холодом в нетопленой квартире. Наконец, оглядев нас всех, спросил взволнованно:
- Где же мой пациент?
Гасилов понял беспокойство профессора.
- Вы, Вениамин Александрович, должно быть, решили, что мы из осторожности оставили его дома? Нет, он здесь, ваш пациент.
Юрий Петрович позвал из другой комнаты сына, положил ему на голову крупную свою руку и сказал:
- Поздоровайся, сынок, с доктором. Он помнит тебя совсем крохотным...
Младший Гасилов доверчиво протянул руку профессору.
Спустя несколько минут Павлик лежал на моем диване. Профессор сидел рядом, выслушивал, выстукивал давнишнего своего пациента и ласково приговаривал.
- Дыши, голубчик, глубже. Не напрягайся. Вот так, умница, умница.
Затем профессор говорил Гасилову и его жене, ожидавшим не без тревоги окончательного заключения:
- Пациентом своим я на этот раз вполне доволен. Он у вас растет крепышом, вроде бы и не был никогда хилым ребенком. Паренек в отличной форме!
- А все козье молоко, уважаемый профессор! - пошутил Гасилов.
Но профессор будто и не слышал шутки.
Уже вечерело, и Анна Тимофеевна напомнила, что мальчику нужно вовремя лечь спать. Не опоздать бы наутро в школу.
Мои гости ушли.
- Непременно навестите меня, если будете в наших краях, - прощаясь, сказал мне профессор Сурат.
Дверь захлопнулась, а я все еще стоял в коридоре, прислушиваясь к звуку шагов на лестнице. Потом вернулся в комнату и подошел к окну.
Они шли парами. Впереди профессор с мальчиком, понятия не имевшим о том, что когда-то его называли "запасным гвардейцем", позади - Анна Тимофеевна и Юрий Петрович. Профессор о чем-то увлеченно рассказывал Павке, и тот слушал, вытянув шею, весь внимание.
Зажглись фонари. Продолговатые отблески огня, набегая друг на друга, ложились на мостовую, и от этого дорога казалась широкой и бесконечно долгой.
