Фамилии офицера Тася не помнила, знала только, что сына его звали Павликом, а собаку Джимом. Павлику, по ее словам, было пять лет с небольшим или около пяти. Почти до конца зимы он и его отец жили в Пушкино, неподалеку от школы.
Потом они куда-то уехали.
- Какой он был из себя, этот офицер? - спросил я. - Высокий?
- Ой, очень! Когда в калитку входил, даже пригибался.
Неужели Гасилов? Но куда же он уехал из города Пушкино? Ведь страна велика, а его не смущают большие расстояния.
Однако адрес я сумел узнать гораздо быстрее, чем думал: Гасилов оказался в Москве.
И вот он снова передо мной, бывший зампотех полка, инженер-капитан, сменивший военную шинель на обычное пальто, - Юрий Петрович Гасилов.
Он почти не изменился за время, которое прошло после нашей встречи в Саратове. Такой же темноволосый, энергичный, жизнерадостный. И ничуть не хромает. Он вернулся к своей довоенной работе, живет теперь в Москве в небольшой квартире нового дома.
Но что поразило меня в кабинете Гасилова - это фотография на письменном столе: ребенок обвил руками шею молодой женщины и оба улыбаются.
Я вгляделся в снимок, не сомневаясь, что вижу Павлика.
- Моя жена и сын, - сказал Гасилов. - Узнали?
- Только наполовину, - сказал я искренне. - Расскажите, пожалуйста, все по порядку, Юрий Петрович. Куда вы уехали с Дальнего Востока?
- Сперва в Белоруссию, узнать все подробности о своих близких. Моя семья погибла при бомбежке в первый день войны. Оставаться там я был не в силах, а тут меня вызвали в Москву на работу, и поселились мы с Павликом поначалу в Пушкино, - начал свой рассказ Гасилов.
И вновь, как и во время предыдущих встреч, мы как бы заново, уже вместе, прошли по тому пути, который привел Гасилова в Москву. По тому трудному пути, о котором я не мог бы узнать без помощи Гасилова никаких подробностей или узнал бы очень немного, а между тем мне казалось, что знать об этом должны все.
- Значит, жена и сын? - переспросил я.
- Обождите, - улыбнулся Гасилов. - По порядку так по порядку.
* * *
На фанерке, прибитой к воротам дачи, была нарисована большая, похожая на медвежью, собачья морда с люто оскаленной пастью.
Страшный зверь, намалеванный на табличке, в действительности выглядел совсем не так. Молодая немецкая овчарка, звавшаяся почему-то Джимом, никому не мешала входить во двор дачи, на веранду или в комнаты. Правда, выйти оттуда не смел уже никто.
Джим всех впускал, вежливо и даже приветливо, но зато обратно никого не выпускал без позволения своего хозяина Юрия Петровича Гасилова.
А хозяин Джима уходил из дому рано. Пес провожал его до ворот, вилял хвостом, заглядывал в глаза и обычно стоял у калитки до тех пор, пока рослый человек, заботившийся о нем, не скрывался из виду. Тогда Джим спохватывался и поспешно бежал к другому человеку - Павлику, которого, по-видимому, очень любил хозяин.
Джим знал, что хозяин вернется, когда станет совсем темно. Павлик, если до той поры не уснет, встретит его радостными воплями. А он, Джим, повизгивая, будет вертеться рядом, а иногда, чтобы полнее выразить свою преданность, негромко лаять.
Еще Джим знал, что вскоре после ухода хозяина появится тетя Фрося. Ее он обязан и впускать и выпускать. Тетя Фрося оденет, умоет и накормит проснувшегося Павлика. Потом она поведет его гулять, а Джима оставит караулить квартиру. Павлик вернется с прогулки и снова будет спать. Джим, свернувшись калачиком, чутко подремлет у его кровати, готовый в любую минуту вскочить, если кто-то обеспокоит мальчика. Очень приятно дремать, ощущая множество приятных запахов. Это за перегородкой тетя Фрося гремит кастрюлями, постукивает ножом. В кастрюле что-то булькает, на сковороде шипит мясо. Порой Джим не выдерживает, подходит к приоткрытой двери, за которой орудует тетя Фрося, и просовывает туда морду.
Тетя Фрося этого не любит.
- А ну цыц отсюда! Кто тебя звал? Ступай прочь! - грозным шепотом, чтобы не разбудить Павлика приказывает она.
Однако Джим прекрасно знает, что она не злая. Разве не она каждый день кормит его, доверху наполняя миску похлебкой? И если Джим, съев свою порцию, продолжает с мольбой глядеть на нее, она хоть и ворчит, но дает добавки. А ворчит тетя Фрося оттого, что мяса в доме мало, крупы и хлеба тоже мало.
- Погоди еще немножко, - говорила тетя Фрося в добрые минуты. - Война кончилась, скоро все наладится.
Джим, конечно, не понимал этих слов, но ласково-ворчливый тон, каким они произносились, вполне его устраивал. Деликатно помахав хвостом в знак благодарности, он оставлял чисто вылизанную миску и отходил в сторону.
И кто мог подумать, что к разговорам тети Фроси с Джимом внимательно прислушивается маленький Павлик?
Однажды, когда отец вернулся с работы, Павлик бросился ему на шею:
- Папа, ведь война же кончилась! Поедем за нашей мамой!
Гасилов пробормотал:
- Дружочек, ясное дело, война кончилась, но вот с мамой...
И запнулся, встретив взгляд мальчика, полный ужаса.
Да-а... Задача!
А тут еще с Фросей произошло неладное. Гасилов, как всегда, чуть свет уехал на работу. Но Фрося, приходившая обычно после его ухода, на этот раз не явилась. Павлик проснулся и терпеливо ждал, но сколько можно лежать?
Кое-как мальчик сам оделся, взял со стола кусок хлеба и честно поделился с Джимом.
В квартире было прохладно и становилось все холоднее. Вообще мальчик привык, что в такое время всегда топилась печь, а сейчас растопить ее было некому...
Возвращаясь с работы, Гасилов любил смотреть на освещенные окна дачи. Они, казалось, ласково подмигивают, напоминая, что его любят и ждут, что есть у него свой родной дом.
Но на этот раз окна не были освещены. Почуяв недоброе, Гасилов ускорил шаг. В щели калитки он заметил торчавшую записку, быстро взбежал по ступеням, распахнул дверь и щелкнул выключателем.
В комнате царил страшный беспорядок. Стулья и табуретки были опрокинуты, шкафчик, в котором хранились продукты, открыт настежь. На обеденном столе было полно хлебных крошек, сахарница лежала вверх дном, а под ногами хрустел рассыпанный сахарный песок.
Но где же Павлик? И куда девался Джим?
