Теперь эта свора гнала своего пестуна. Тихоня, конечно, разумел, что ловить их со Стрижаной станут вершники, поэтому след то и дело нырял в самую чащу. Однако хитрости таковые начались не сразу, а поглубже в лесу, когда лошадей уже не оставить - сами к дому не выйдут.
Собаки то и дело устремлялись в бурелом или кустарник. В таком разе кто-нибудь из младших спешивался и продирался за сворой, после подавая знак, куда направить погоню.
Дважды на пути всадников возникали длинные крутые овраги, которые также приходилось объезжать. Причём, если первый лог беглецы просто пересекли, то во второй, особенно протяжённый, они спустились и пошли по дну. Собаки свернули по следу, всадники устремились за ними по верху. И почти сразу же след вывел свору на тот край лога и затем вильнул в противоположную сторону. Так хитрец Тихоня вынудил догоняющих сделать большой крюк.
Могута скрипел зубами и казнил себя. Держащийся по правую руку Глузд предугадал мысли вождя:
- Сам ему дважды отказывал, а дочери сколь раз, и не ведаю.
- А чего же ты хочешь? Он так и не сроднился с нами. Ведь зимовать-то всё одно к своим уходил...
- Вот ныне и Стрижанку увёл. Даже не увёл - сама ушла.
- Что ты душу бередишь? И так, хоть на последние сани ложись... Он тебе не говорил, где его род селится?
- Молчал. А нешто ты сам не видел его знамен и оберегов?
- Видал. Только где доказательство, что он из сов? Веры ему отныне никакой! А до владений рода совьего полторы-две луны хорошего лошадного хода. Причём совсем в другую сторону.
- Летом, - уточнил Глузд и всмотрелся в небо. - А сейчас и того боле. К сумеркам снежить начнёт, а завтра и вовсе повалит.
- Догоним! - влез в разговор старших злой Смеян.
- Нишкни, - недовольно приказал Глузд.
Между тем собаки вновь нырнули в чащобу, и совсем скоро до отдыхающих вершников донёсся голос побежавшего за сворой паренька:
- Скорее сюда! Объезд по правую руку!
Лошади вынесли седоков к берегу небольшой речки. Собаки крутились у одинокого ракитового куста. Парень указал Могуте на девичьи бусы, висящие на ветке.
Могута зажмурил глаза: "Знать, Стрижана дала клятву. Без родительского благословения".
Он свесился с коня, снял с ракитника нить со знаками Лели-Роженицы, спрятал бусы за пазуху.
Смеян тоже всё понял. В глазах его проступил могильный холод. Взгляд лихого человека... "Стрижана, Стрижана... Ты насмехалась надо мной, а ныне и вовсе убила. Тихоня, гад подколодный, Навь тебя ждёт". Рука Смеяна сжимала и разжимала рукоять любимого ножа.
Глузд покачал головой. Теперь кто-то обязательно погибнет.
- Дальше! - распорядился Могута, собаки пошли вдоль берега речушки, а охотники направили лошадей за сворой.
След сызнова углубился в лес, но не петлял, как прежде. Могуте подумалось, что теперь, право же, беглецам не было особой разницы, настигнут их или нет. Смеян же видел в такой перемене жестокую издёвку.
Свора опять остановилась. Собаки крутились, поскуливая, у двух берёз. Деревья были перехвачены красной ленточкой из косы Стрижаны.
- Теперь ещё и косу распустила, - процедил сквозь зубы Могута, сдерживая храпящего жеребца.
- Всё, вождь, конец погоне, - вымолвил Глузд, качая седой головой. - Собаки потеряли нюх.
Следопыты и вправду виновато взвизгивали, тёрли носы о лапы, беспрестанно чихая.
- Каким зельем он их потравил? - спросил Смеян.
- Достаточно вина-перебродка поядрёнее, - ответил Глузд.
Могута молча глядел на ленточку, которая будто передавала слова Стрижанушки: "Всё, батюшка, дальше я сама".
Между тем, смеркалось. Пошёл напророченный Глуздом снежок. Холодный ветер чуть утих. Лошади устало дышали, мужики ждали решения Могуты.
Ох, Батюшка Лес! Без собак погоня теряла всякий смысл. Ни о каком походе к совам речи быть не могло: зимой на счету каждый охотник. Тем более, голова рода. А посылать кого ни попадя - совсем опозориться.
- Думаю, по весне вернутся, - пробурчал Могута, поворачивая коня к дому.
III.
- Совсем ты устала, ладушка моя, - ласково прошептал Тихоня и остановился.
- Нет, нисколечко, - Стрижана прильнула к парню, тайно радуясь отдыху.
Надо же, она совсем уж из сил выбилась, а он словно и не шёл всё это время!
Тихоня прислушался к частому девичьему дыханию, сбросил с плеча оба мешка (он почти весь путь нёс их сам, оберегая силы любимой), достал баклажку с молоком:
- Испей, да дух переведём. Скоро уже Быстра-река, Стрижана, скоро.
Девица утолила жажду и передала баклажку Тихоне. Тот сделал глоток и снова спрятал молоко в мешок.
- Я... - начала было Стрижана, но парень приложил пальцы к её устам.
- Молчи, пожалуйста, просто дыши, - проговорил он.
Дочь Могуты вновь прижалась к тёплой широкой груди Тихони. Самый родной человек в этом мире... Только ей он раскрылся, только она узнала, что Тихоня-молчальник может сказывать узелки ничуть не хуже бабки Зелёны, а волховных басней, кои знал возлюбленный, никто в её роду не помнил. А рыси - древний род; батюшка Могута, а стало быть, и она - потомки самого Вождя больших кошек, но и они, видать, не слыхивали рассказов Тихониных...
