На секача Могута хаживал лично. С утра шустрые ребятки, бегавшие к реке проведать рыбные лунки, приметили кабаний след на ближней тропе, и голова рода мигом собрался на охоту. С собой он, по обычаю, вызвал Смеяна - сноровистого, но спесивого парня, меткого лучника и отнюдь не слабака.

Весь путь Могута то ли щурил глаза на злой снег, то ли хмурился. А радоваться-то поводов не было. Когда Могута нацеплял лыжи, на одной порвалось крепление.

- Дурной знак, - сбрехнул-таки Смеян.

- Гнилой ремешок, - проворчал в ответ Могута, понимая, что языкастый Смеян прав. - А вот каркать всё одно негоже, полузятёк.

Голова рода смотрел, как двадцатилетний Смеян покраснел в бессильной злобе - мальчишка! - колкость достигла цели. Да вот, в пору самому краснеть.

"Скорей бы весна", - подумал Могута.

Сушёные грибы да ягоды, рыба да домашняя птица, мука да крупы, выменянные на благородные шкурки... Всего, конечно, заготовили вдосталь. Но - охота род кормит.

Свора весело вела людей за секачом. Солнце уже начало клониться к закату, когда Могута понял, что добыча близка. На очередной опушке голова рода и Смеян увидели кабана. Собаки помчались к клыкастому, расходясь полукругом. Кабан метнулся в чащу, собаки и охотники за ним.

Смеян, вырвавшийся чуть вперёд и увидавший, куда побежал кабан, обернулся:

- Упрежу!

И свернул в ближний пролесок. Кабан и верно бёг так, что его можно было бы достать, выйдя наперерез.

- В яму не попади! - осадил Смеяна вождь, но тот то ли не услышал, то ли не захотел...

Опытный Могута легко распознал овраг: вон как ольха наклонилась, да и сугроб неровен...

Молодой охотник и сам бы предугадал препятствие, кабы не спешил, не увлёкся. Обогнув завалившийся древний ствол, Смеян вдруг понял, что проваливается. Захрустели под лыжами ветки, в ноздри ударил тёплый смрад, правая нога резко ушла вниз. Добытчик неуклюже опрокинулся на бок, проломил крышу берлоги и ввалился внутрь.

Могута со всех ног бросился к Смеяну. Он услышал вопль охотника и медвежий рёв: сперва рассерженный, затем почти человеческий крик боли. А через мгновение раздался куда более суровый рык, и Смеян вылетел вверх, ударившись в стоящий неподалёку дуб... Да так и остался висеть - на суку, который торчал теперь из груди парня.

Собаки оставили кабана и теперь бежали на помощь хозяину.

Могуту прошиб холодный пот. Смеян исторг чуть удивлённый смертный стон и затих. Изо рта его потекла рудная струйка. Могута отчего-то смотрел на обломок лыжи, оставшийся на одной из ног охотника.

Между тем, из берлоги донёсся вздох умирающего зверя. "Ужели Смеян его поразил?" - подумал было вождь, однако ветви снова захрустели, и наверх выбрался Лесной Владыка - матёрый, выше и шире любого мужа медведь.

Медведь встал на задние лапы и пошёл на Могуту.

Могута сбросил меховые рукавицы на снег. Левая рука сама потянулась к бедру, где висела налучь, а правая извлекла из тула тяжёлую стрелу. Вождь вскинул лук и быстро, словно не целясь, выпустил первую стрелу...

II.

Грудень - последний и, стало быть, самый лютый осенний месяц. Спервоначалу робкий стужень-ветер набирает силу, а уж потом беспрестанно дует холодом всю зиму, принося то мороз, то богатый снег - любит покуражиться Позвизд-ветровей.

В разгар пятого дня груденя в горницу Могуты вошёл дядька Глузд, мрачно поглядел на вождя и пробасил:

- Дочка твоя где, знаешь?

- Вновь чего натворила? - сдвинул брови Могута.

- Думаю, натворила... Сбёгла твоя Стрижана. С Тихоней. Утром ещё ушли. Отрок один видал.

- Так, мож, места ягодные прознать?..

- Ага, с полными заплечными мешками, - съязвил Глузд. - Да и сам помнишь, пора Тихоне...

Позорище несусветный, но надо было сбирать погоню. Мужики отнеслись с молчаливым пониманием. А Смеян так и вовсе темнее Могуты сделался. Ещё бы, парень давно заглядывался на Стрижану, она вот только его не замечала...

Собаки долго не брали след, словно понимали, что ныне охота предстоит не потешная, самая настоящая. А добывать они идут не зверя и не птицу, - своего кормильца-воспитателя.

Получалось, беглецы ушли на полночь, лицом к стуженю. Утром-то ветер был ещё не злой, но теперь окреп и нещадно избивал преследователей. Вскоре собаки начали забирать полукругом на восход. Свора крепко держала след, всадники молча правили за собаками.

"Что ж, они пешие, а мы лошадные. Свора дело знает, нагоним", - думал Могута.

По левую руку держался Смеян, то и дело глядя на вождя, словно желая что-то сказать, но снова и снова передумывая. Сейчас Смеян страстно, до дрожи в коленях желал убить Тихоню. Отчего же Стрижана предпочла этого неклюда-увальня весёлому статному молодцу, земляку, любимцу головы рода? Смеян не видел преимуществ соперника, и оттого досада его усиливалась.

Тихоня пришёл к очагу пять зим назад. Ранней весной постучал в ворота парень-здоровяк с молодым оленем на плечах:

- Береги вас Батюшка Лес, хозяева! Не найдётся ли местечка ночлежного для гостя да котла побольше для моего угощеньица?

Нашлось и то, и другое... Тихоня, бродячий чудо-охотник и скромный молчун, остался по приглашению Могуты, научил мужиков многим диковинным приёмам охотничьим и рыбацким, да собак взрастил. Он, вроде бы, и людей не чурался, но и держался опричь: всё больше полесовничал да с собаками своими возился. Любил он их крепко и ведал, как к охоте пса принаучить. Свора получилась отменная, любому князю на зависть.