— Мой равный Небу ученик, — казалось, старик даже распрямил спину. — Уж не правды ли ты боишься?
Капли долго стучали по земле, пока император не промолвил:
— Продолжай.
— Мудрость императора вызывает преклонение его скромного слуги... Что ж, мы судим о глубинных явлениях по их внешним проявлениям. Сведущему человеку поволока на роговице больного выдаёт почечный недуг... Вспомни самозванцев, призвавших народ к смуте. Сторонники так называемого Пути великого спокойствия(2) до сих пор будоражат умы крестьян, хотя все лживые пророчества были опровергнуты временем, а вооружённые изменники разбиты непобедимой императорской армией. Поверь мне и найди в своём сердце созвучные догадки: восстание было первым заметным проявлением того, что Поднебесная находится в опасности, и опасность эта кроется отнюдь не вовне.
Учитель и ученик вновь замолчали, и в этот раз тишина, похоже, накапала целое озеро.
— Хорошо, что мы беседуем наедине, — усмехнулся, наконец, Лин-ди. — А то ты наговорил на десять казней. Однако правду не казнишь... Всё чаще я думаю: даже воистину великий муж, отринувший пороки, по-настоящему свободный от богатства и нищеты, способный преодолеть любое давление, не сможет вернуть былую мощь Поднебесной. Куда уж мне... От этой мысли мне становится страшно. Но не за себя, а за страну, которая дана мне Небом... В наказание?.. Отчего ты качаешь головой?
— Прости, сиятельный ученик, старость берёт своё. Мне плохо, голова кружится, и тело отказывается слушаться. Сон овладевает твоим ничтожным слугой... Прости...
Старец медленно повалился на правый бок. Пена, выступившая изо рта, потекла на циновку.
Лин-ди вскочил, опрокидывая свой столик и почти полную чашку чая на дорогие покрывала...
— Учитель!.. — прохрипел император, борясь с внезапной дурнотой.
— Тихо, тихо! Жёлтое Небо станет говорить!
Гул стих, и в Чжана Цзюэ вперились сотни глаз. Крестьяне хотели увидеть и услышать пророка новой империи.
Пророк поправил пропитавшуюся потом повязку из грубой жёлтой материи и начал:
— Братья мои! Недалёк день, когда эпоха Синего Неба уйдёт в небытие, и на нашей многострадальной земле взойдёт истинное солнце! Грядёт время Жёлтого Неба! Время, свободное от пустого произвола чиновников, забывших, чему они должны служить! Время, свободное от слабого и преступного человека, которого нам лживая челядь преподносит как императора Поднебесной! Император ли он, спрашиваю я себя. И отвечаю — нет...
Чжан Цзюэ продолжал речь, почти не задумываясь над её содержанием. Зачем? Ведь он повторил её не меньше тысячи раз. По стране бродили десятки его последователей-проповедников, но Чжан Цзюэ и сам не гнушался говорить с народом.
Сейчас глаза философа были обращены не к лицам слушателей. Взгляд медленно блуждал по небольшой роще, подле которой происходило нынешнее стихийное собрание. Соснам, похоже, не было никакого дела до людских страстей. Смутьяну послышалось, что деревья шептали равнодушно: «Видели всякое, переживём и это...» Сосна останется сосной и при Жёлтом Небе.
Чжан Цзюэ чувствовал вселенскую усталость и духовное опустошение человека, прожившего несколько лет, растянутых в бесконечный день проповеди.
Единственное, что побуждало объявленного вне закона вождя продолжать борьбу, — это вера, которую неизменно демонстрировали ему слушатели. Тайпиндао вырос из маленькой горсточки единомышленников в разветвлённую организацию, охватывающую почти всю империю. Правда, земледельцы шли под его знамёна неохотно.
Зато горожане, в него, в Чжана Цзюэ, Небо Справедливости, верили... Верили в обещанное им освобождение от страдания... Но верил ли он сам?
В редких видениях он попадал в охваченный огнём и дымом Юань, проигрывал бой хитрому Чжу Цзюню(3). Имперский военачальник неизменно представал смеющимся... Чжан смотрел на Лин-ди, императора без наследника. Грустный Лин-ди был жив и здоров, говоря что-то своим прихвостням о вожде Жёлтого Неба... В прошедшем времени...
Разум Чжана Цзюэ возвращался в тело, и мужчина подолгу следил за играми дыма, курящегося из благовонных палочек. «Сомнение — вот мой червь... »
— ...Этот день близок! И очень важно, с кем окажется каждый из вас в этот решающий день! Будете ли вы по-прежнему сохранять робкую покорность, мнимую преданность ложному императору? Или изберёте путь истины, ведущий к гармонии? Вот крестьянин, как и все вы. Чего он хочет более всего?..
Постепенно внутренняя апатия Чжана отступила под натиском пробуждающегося ораторского азарта. Главный проводник по Пути великого спокойствия уподобился тонущему камню, который обретает уверенность, глядя на высокие волны кругов, расходящихся вокруг того места, куда он упал: «Моё нисхождение ко дну не тщетно! »
Охваченный вдохновением, Чжан Цзюэ отвлёкся от «равнодушной» рощи. Он уже распознал в толпе нескольких своих людей. С каждым новым словом проповедника огоньки их глаз разгорались всё ярче. Так бывало всегда: из толпы выходило около десятка добровольцев, готовых идти за вестником Жёлтой эпохи куда и когда угодно.
Так получилось и в этот раз. После пламенной речи Жёлтого Неба люди постепенно разошлись — крестьяне возвращались к работе, — и на поляне остались двенадцать мужчин разного возраста и достатка. Опытный вождь сразу выделил из этой массы скромно, но не очень-то бедно одетого худого человека с подвижными, даже суетливыми руками и глазами.
— Давайте поговорим с каждым из вас наедине, — приглашающе указал на хижину Чжан Цзюэ. — Рассаживайтесь пока. Побеседуем в отдельной комнате. Пойдёмте?..
Он указал на суетливого.
— Что привело жителя столицы в отдалённую провинцию? — спросил вождь у гостя, как только они уединились и сели на циновки.
— Проницательности великого Чжана Цзюэ может позавидовать любой царедворец, — почтительно склонил голову посетитель, укротив тонкие руки. — Я Лю Вэй, работаю во дворце императора. Слухи о вашем учении и даже списки с ваших воззваний давно бродят среди слуг. Кто бы мог предположить, что мне выпадет счастье слушать вас и даже говорить с вами! Меня отпустили на похороны матери. Я отвёз её прах на родину. Она тоже трудилась во дворце... Заслужила эту милость... Когда... умерла, мне было разрешено...
