Я валяюсь с банкой пива на травке Сентрал-парка, где катался на роликах и велосипеде Холден Колфилд. Я иду себе по Тридцать пятой, на которой жил ленивец и обжора и при этом великий сыщик Ниро Вульф вместе со своим неутомимым помощником Арчи Гудвином. Шурка везет меня в своей машине на Кони-Айленд по маршруту Великого Гэтсби. Электричка Нью-Йорк – Вашингтон, в которой я еду, на три минуты притормаживает на остановке с завораживающим мое воображение названием Делавэр, и я могу запросто здесь выйти, взять такси, побродить ночь по незнакомым улицам, а потом вернуться на вокзал и поехать дальше.

Немалым усилием воли я преодолеваю графоманскую страсть описывать многократно описанное, да к тому же перьями не чета моему. Дальше об Америке – лишь то, что имеет прямое отношение к делу.

«Боинг» коснулся полосы, и пассажиры дружно зааплодировали пилоту, который благополучно доставил их в Америку, пока они спали в мягких креслах, жрали ланчи и пили кока-колу. Я поаплодировал вместе со всеми, поглядел в окошко, обнаружив при этом, что поле аэропорта Кеннеди мало отличается от шереметьевского, и начал нервничать перед встречей с американской таможней. Тут уж меня совсем не заботили баночки с икрой, подстаканник, поллитра да заначенная двадцатка, зато я сильно беспокоился из-за скелета. То и дело ощупывая конверт с сопроводительными документами, я складывал в уме английские фразы для предстоящего объяснения.

Смешно сказать, но из полутора сотен пассажиров «боинга», должно быть, я один удостоился беседы с американским таможенником. Получив у огромного равнодушного (вот уж действительно «не повернув головы кочан») негра какую-то нашлепку в паспорт, я дождался своего багажа, ошалело огляделся в поисках тележки и, не найдя ее (десятки тележек, задвинутые одна в другую, стояли рядом со мной – где мои глаза были?), взвалил на плечи тяжелые сумки, взял под мышку коробку со скелетом и потащился в толпе прибывших куда все. Должно быть, мой навьюченный вид и привлек внимание скучающего таможенника.

– Простите, сэр, – прозвучало совсем рядом.

Я повернул голову и увидел седовласого загорелого мужчину в ладной полувоенной форме, подпоясанной широким кожаным ремнем, на котором были навешаны разные причиндалы, в том числе большая кобура, переговорное устройство и наручники. Впрочем, вполне возможно, наручники мне почудились – я ни на миг не забывал о своей страшной ноше. По сценарию, однако, наручники непременно должны были висеть на поясе седовласого, потому что он удивительно походил на хорошего шерифа из вестерна, стража порядка и закона, доброго к честным людям и безжалостного с преступниками. Он настолько смахивал на такого шерифа, что впору было ждать от него обращения «сынок».

– Простите, сэр, вы с какого рейса? С московского?

Итак, я, товарищ из товарищей, товарищ с чуть ли не с тридцатилетним стажем, с первых своих комсомольских собраний, впервые назван сэром – ни хера себе! И должен, меня предупреждали об этом, подобным же образом обращаться ко всем официальным лицам, даже к мальчишкам-полицейским, – никакого панибратства.

– Да, сэр, с московского. – Я опустил свой груз на пол и распрямил плечи.

– Вас не затруднит поставить ваш багаж сюда? – Он показал рукой на стойку. – Позвольте, я вам помогу.

– Что вы, сэр, не беспокойтесь, я сам… – засуетился я, ставя перед ним коробку со скелетом и одну из сумок. Но он уже подхватил другую, с казаном, тяжеленную, и легко, совсем не напрягаясь, поставил ее рядом с коробкой.

– Что это у вас такое тяжелое? – с улыбкой спросил он и постучал костяшками пальцев по казану.

– Казан… Ну котел такой…

Тут я должен сделать небольшое отступление. Мой разговорный английский ужасен – я изъясняюсь на корявом языке прочитанных детективов, при этом с жутким рязанским прононсом, и понимаю собеседника лишь тогда, когда он произносит слова медленно и отчетливо, в противном случае по нескольку раз переспрашиваю, с каждым разом все больше смущаясь, и в конце концов теряю нить беседы. Однако, чтобы не усложнять дальнейшее повествование, все диалоги на английском с моим участием я намеренно очищаю от этой шелухи.

– Котел? – переспросил добрый шериф. – Вы привезли с собою в Америку котел? Зачем?

– Плов варить, – ответил я довольно мрачно, ибо понимал полную нелепость перевозки через океан чугунного котла и еще понимал, что расследование по казану – только начало моих неприятностей, за ним неизбежно последуют расспросы по поводу скелета.

– Простите, сэр, а что такое плов?

– Ну, знаете, это такое восточное блюдо – рис, мясо, специи.

– Ага, ага, конечно, знаю, – почему-то обрадовался таможенник, должно быть, как все добрые люди, любитель вкусно поесть. – Пилав, кус-кус… Но зачем котел?

– Чтобы варить плов, – тупо повторил я.

– О’кей. Но зачем везти котел из России? Поверьте мне, сэр, у нас в Америке тоже есть котлы.

Я промолчал, полностью согласный с добрым шерифом – только Шурке могло прийти в голову дать мне такое поручение.

Таможенник улыбался, глядя на меня.

– Раскрыть багаж? – спросил я безнадежно.

– Что вы, что вы… Не надо. Все в порядке. – Добрый шериф нагнулся, выкатил из-под стойки багажную тележку и положил на нее мой груз. – Проходите, сэр, ваши родные и друзья, должно быть, вас заждались. Добро пожаловать в Америку!

Я поблагодарил таможенника – отнюдь не формально, а на самом деле испытывая благодарность ему и облегчение, – и покатил тележку к толпе встречающих, впереди которой подпрыгивали от нетерпения и махали мне руками Шурка, Рита и два их отпрыска, орлы гренадерского роста. Через несколько секунд мои кости хрустели в Шуркиных объятьях.

– Ты не можешь себе представить, старик, какое золотое дно эта остеология. Вот за того красавца, которого ты привез, я возьму не меньше восьмиста баксов, а может, выколочу и всю тысячу. А себестоимость там у вас, в Союзе, что-то около полутора сотен. Хорошо, накинь расходы на пересылку, накладные расходы – все едино прибыль не меньше четырехсот процентов. И никакого риска! Все, как в хорошем банке…

Мы сидели после плотного то ли обеда, то ли ужина на бруклинской кухне, как не раз сиживали на московской. Парни, деликатно извинившись, умотали по своим делам – Шурка подмигнул мне одобрительно: дескать, подружки ждут, дело молодое. Рита мыла посуду.

За обедом мы пересказали друг другу все новости, помянули всех друзей и знакомых – и здешних, и оставшихся в России, усидев при этом три бутылки, по бутылке на человека: богатырша Рита пила крепкое с нами вровень, а ребята довольствовались пивом. Но вот удивительно, мы ничуть не хмелели, разве что самую малость.

– Тут, понимаешь, воздух такой, нью-йоркский, сколько ни выпьешь, только здоровее становишься. Давай еще по одной, – гудел Шурка, разливая по рюмкам привезенный мною натуральнейший «Арарат». – Будем здоровы! И за нашу остеологию!

Мы махнули, и тут я наконец почувствовал, что слегка поплыл. С какой стати я пью за науку о костях, за кости, скелеты? Что за бред!

– Мужики, не гоните лошадей! – прикрикнула на нас Рита, расставляя вымытую посуду. – Оставьте мне немного коньяка. И хватит о костях. Ты поверишь, – она обращалась уже только ко мне, – с утра до вечера одно и то же: кости, скелеты, кости, скелеты… Они мне уже по ночам снятся.

– Ладно тебе. Хватит ворчать. Пусть снятся, лишь бы бабки платили. Лучше было на вэлфере сидеть? Брось свои тарелки, иди к нам! – Шурка снова налил, теперь уже в три рюмки, наплескав коньяка на скатерть.

Шурка всегда отличался глазомером и твердостью руки – я понял, он изрядно набрался.

– Ну, мальчики, давайте еще раз за встречу, – сказала Рита, усаживаясь за стол, и подняла рюмку.

Мы потянулись друг к другу, чтобы чокнуться, но тут Шурка внезапно поставил свою рюмку на стол, вскочил и, не сказав ни слова, выбежал из кухни.

– Сумасшедший… – успела проворчать Рита, а Шурка уже снова был около стола, с той самой картонной коробкой в руках.