Я сказал, что знаю, кто такой шлемазл.
– Поверь мне, Натан разбирается в людях. Но на этот раз Натан ошибся. Как говорят, на всякую старуху… Извини меня, дорогой! Ты оказался настоящим героем. Я бы для тебя звезды не пожалел, ха-ха-ха… Но я не цэка, у меня лишних побрякушек нет, так, кое-какие цацки у Дорочки, э-хе-хе… Ты сделал нам всем прямо-таки праздник. Очень тебя прошу приехать к нам на скромный субботний ужин.
Мне не хотелось выходить из дома, голова еще давала о себе знать, но устоять перед напором Натана было невозможно.
– И не вздумай отказываться, ты нас очень обидишь. И еще одну особу, которая просто тобою восхищается и очень хочет сказать тебе лично свое восхищение… Так ты приедешь? Я за тобой человека послал. Ждем тебя, родной.
Одеваясь, я гадал, что за особа мечтает выразить свое восхищение моим подвигом. Должно быть, Дорина подружка, одна из грудастых, без малейших признаков талии брайтонских матрон, которых я вытанцовывал в ресторане на дне рождения Натана. Так что меня, безусловно, ждет увлекательнейшее романтическое приключение.
В дверь позвонили, на пороге стоял Натанов охранник Олег.
Мы ехали на Лонг-Бич в черной спортивной машине, длинной, приземистой и донельзя роскошной внутри. Скорость не ощущалась, хотя, скосив глаза на спидометр, я отмечал, что стрелка порой упиралась в сотню – миль, разумеется, а не наших коротеньких километров. Я смотрел в окно, за которым мелькал океанский берег, и размышлял об иронии судьбы: это надо же – еду прямиком в логово еврейского крестного отца, поселившегося в тех же местах, где некогда жил со своими домочадцами сам Дон Корлеоне.
Олег всю дорогу не раскрыл рта, только в самом конце пути спросил, какой пистолет был у моих вчерашних обидчиков – ну хотя бы какого калибра. Я смущенно ответил, что не рассмотрел, не до того было, да и вообще, я в этом деле несведущ. Олег еще плотнее сжал губы, мне показалось – даже несколько презрительно, и больше не произнес ни слова. Да и о чем говорить с человеком, оказавшимся профаном в единственном на свете стоящем деле?
Особняк Натана, двухэтажный, благородно темно-коричневый, сложенный из неправильной формы камня, стоял на взгорке, к улице от него полого спускался ухоженный газон.
Натан встретил меня на мраморном крыльце и, обняв за плечи, повел в дом, потом из просторного вестибюля по широкой деревянной лестнице на второй этаж. Я отнюдь не специалист по интерьеру, но обстановочка в Натановом доме не могла не вызывать улыбки. Большая комната, скорее даже зала, куда он меня привел, – то ли гостиная, то ли столовая, – была обставлена дорогой современной мебелью не без налета техно, но тут же громоздилась явно привезенная из Энска-Шменска горка, а рядом с кожаными креслами помещались яркие шелковые пуфики. На стенах между купленными чохом абстракциями висели русские березки под Левитана, не было разве что рыночных лебедей. Готов биться об заклад, в спальне должен был стоять белый египетский брачный комбайн – советская греза семидесятых годов. Впрочем, это мои домыслы – в спальню меня не водили.
Появилась Дора, по-матерински расцеловала меня и принялась собирать на стол. Она выбегала на кухню, возвращалась с блюдами и горшочками, снова убегала, но старалась не упустить ни слова из моего рассказа, всплескивала руками, ахала и охала. А я, возбужденный ее и Натана восхищением, вспоминал все новые подробности и, боюсь, не избежал при этом некоторой гиперболизации собственной доблести.
– Нет, он настоящий герой! – выкрикивал Натан тонким голосом, подбегая ко мне со стаканом виски и демонстративно ощупывая мои бицепсы. – Нет, ты только потрогай, Дорочка, это же сталь, настоящая сталь, чтоб я был так здоров. Нет, ты подумай, он же был на волосок от смерти. Будь на его месте другой, не такой молодец – и все кончено. Как у нас говорили, поздно, Фира, пить кефир. А он! Одного уложил, второго…
Отужинали мы втроем – таинственная особа так и не объявилась, и, пока сидели за столом, Натан не уставал восхищаться моими подвигами, задавал бесчисленные вопросы, переспрашивал и снова восхищался. Признаться, мне это было приятно, хотя в восторгах Натана я и улавливал некоторую фальшь.
– Дорочка, ты нас извини, – сказал Натан, когда мы покончили с десертом. – По субботам о делах не говорят, но у меня с нашим дорогим гостем есть небольшой мужской разговор.
Мы перебрались в кабинет, и тут Натан мгновенно переменился.
– А теперь, сынок, давай оставим эти майсы для баб. Мне вся история от начала до конца не нравится. Ты сам-то что об этом думаешь?
Я промямлил что-то о мелком хулиганье, которого и в России не счесть, мол, мне не впервой, и не так страшен черт. Но Натан резко перебил меня:
– Оставь. Все это холыймес. Мои ребята тех парней знают. Таких, как ты, они не чистят – с тебя взять нечего. А если бы думали мочить, будь уверен, замочили – и пикнуть бы не успел. Профи, не голодранцы какие-нибудь.
– Когда б не Жора, и замочили бы, – робко возразил я. Натан сухо рассмеялся:
– Не будь поцем. Когда хотят прибрать, закурить не просят. Шмаляют из пушки с глушаком, а потом – контроль в затылок. И здесь так работают, и там, у нас. У вас, – поправился Натан. – Ладно. С этим все ясно. Пугнуть хотели, не иначе. Кто хотел? Зачем хотел? Алик! Гриша!
В дверях кабинета в тот же миг появились Олег и Грегор.
– Ну что? – коротко спросил Натан.
– Сегодня утром их выпустили, – доложил Олег.
– А ствол? Пушка какая?
– Какая там пушка, Натан Семенович! Пугач, пукалка двадцать второго калибра. Осталась в участке.
– Вот видишь, – обернулся ко мне Натан. – Слышишь, что мальчики говорят? Двадцать второго калибра!
– Мне бы и двадцать второго хватило, – сказал я, еще не понимая что к чему, но уже чувствуя полный крах своей геройской истории. – Не на кабана небось шли.
До сих пор приземистый мрачноватый Грегор не произнес ни слова, он вообще не производил впечатление говоруна, но полное непонимание очевидного, должно быть, потрясло и его.
– О чем говоришь, дорогой! Какой кабан? Почему кабан? Люди хорошо работают, хорошим оружием работают. – В голосе Грегора зазвучали уважительные нотки. – Они в игрушки не играют. Почему не понимаешь?
– Успокойся, Григорий, что ты пенишься, как «жигулевское», – прервал его Натан. – Наш гость не по этому делу.
– Прости, хозяин, – мрачно сказал Грегор и плотно сжал губы, словно давая клятву никогда больше не раскрывать рта.
– Последние контакты проверили? – спросил Натан, обращаясь к Олегу.
Тот кивнул.
– Итальяшки?
– Молчат как рыба об лед.
Теперь согласно кивнул Натан. Я же не понимал ровным счетом ничего. И Натан немедля дал знать, что мне понимать нечего.
– Ладно, сынок, не держи в голове, не отравляй себе отдых. Сколько тебе здесь осталось? Неделя? Вот и отдыхай, кушай, пей, имей свое удовольствие и не думай о глупостях. А Натан за всем остальным присмотрит.
Он сделал знак бодигардам, и они исчезли.
Натан в задумчивости, я таким его еще не видел, прошелся по кабинету, подошел ко мне и, привстав на цыпочки, обнял за плечи.
– Вот так и живем. Это тебе, сынок, не Союз, тут крутиться надо, много думать надо, каждый день загадки отгадывать. – Мне показалось, что Натан говорит это не мне, а самому себе, оттого и неожиданно искренний, исповедальный тон, усталость в голосе, даже какие-то жалостливые нотки, столь несвойственные, как мне думалось, этому разбойнику. – Ой-вэй! Здесь платить надо, там платить надо, здесь надо договориться, там надо договориться, а если недоглядишь… Я дома, в нашем с тобой Энске-Шменске, все делал этой вот аидише головой. – Он постучал коротким пальцем по лысине. – Никакой мокрятины. Пусть в это играют гои, у Натана хватит мозгов все улаживать без пальбы, так я говорил и так делал. Как-то в Одессе был, предложили на базаре «макара». Я взял и купил – пусть, думаю, будет. Так он десять лет в комоде пролежал под Дориными лифчиками. А здесь у меня, смотри, хватит на взвод спецназа.
