Мужчина был красив. Даже очень красив. Высокого роста, с идеальной фигурой мраморного античного бога, темноволосый и синеглазый, с четко очерченными губами и тонкими чертами лица, он не мог не привлекать. Он притягивал к себе взгляд, но за этим притяжением сразу же ощущалась какая-то странная неприязнь, почти брезгливость.

Такая бывает, если смотреть на насекомое. Сперва оно завораживает очертаниями и красками причудливых крылышек, но потом невольно замечаешь жало с дрожащей ядовитой каплей.

Девушка, которую он столкнул на край кровати, смотрела на него с мольбой и надеждой.

– Выпьешь? – Мужчина продемонстрировал бутылку светлого вина.

Девушка быстро закивала, словно ее согласие могло помочь ей освободиться. Мужчина плеснул вино в бокал, протянул девушке, и она сделала глоток, держа бокал за ножку дрожащими пальцами.

Так учат в пансионах благородных девиц. Только ученицы там не трясутся.

Впрочем, учениц таких пансионов не крадут среди оживленной улицы и не привозят в заброшенные дома. Это как-то… неправильно. Так не бывает.

И все-таки это было. Девушка сама не знала, что именно заставило ее улыбнуться этому мужчине, как давнему знакомому, и послушно сесть в его экипаж. А ведь матушка не раз предупреждала…

– Отлично, – кивнул мужчина. – Все правильно, все так и должно быть. Дети ответят за грехи отцов. Те, кто принес бесчестие и смерть, получат то же самое.

Девушка всхлипнула, пытаясь сдержаться и не впасть в истерику, но было видно, что ее колотит от страха. Она старалась казаться покорной – в этом была слабенькая надежда.

– Пожалуйста… – наконец прошептала она. – Пожалуйста, я прошу вас. Отпустите меня, я никому не скажу…

Мужчина ухмыльнулся.

– Не разговаривай со мной, – холодно приказал он и плавно провел рукой по воздуху. От его пальцев потянулись сверкающие голубые нити, опутали шею и запястья девушки и дернули ее к нему. – На колени.

Оцепенение не уходило. Мужчина снова провел рукой по воздуху, словно гладил невидимое животное, и девушка покорно сделала шаг вперед и опустилась перед ним на колени. Она понимала, что не сможет сопротивляться, звать на помощь, царапаться, кусаться. Она молилась лишь о том, чтобы все кончилось поскорее и мужчина с лицом и телом античного бога позволил бы ей уйти.

Она еще могла надеяться, что он позволит. Хотя в памяти уже плыли газетные заголовки: «Третья жертва неизвестного душегуба», «Четвертая жертва неизвестного душегуба», «Пятая жертва…».

Девушка никогда бы не подумала, что чудовище может быть таким. Не горбатым уродом с клыками и когтями, что смердит подвальной гнилью, а красивым и светским господином, от которого пахнет дорогими духами.

Монстрам ведь полагается быть совсем другими, правда?

– Барышня, – усмехнулся мужчина, устало запрокинув голову к высокому потолку – по фреске бежали трещины, этот дом давным-давно был пуст. – Милая барышня, которая хотела замуж. Хотела, правда?

Девушка всхлипнула. Все девушки хотят выйти замуж. Семья – это главное, но сейчас она невероятно отчетливо понимала, что у нее этого никогда не случится.

Вспомнилась тропинка, которая бежала среди полей. Ветерок скользнул по верхушкам трав. Девушка увидела себя – еще живую, еще свободную. Она шла рядом с тем, кого любила, и тогда все было хорошо.

– Шлюха, – устало сказал мужчина и мягко провел рукой по воздуху. Еще одна голубая нить отделилась от его пальцев, стремительно охватила шею девушки и сделалась красной, наполняясь кровью.

Ночью пошел дождь.

Когда Аделин поднялась на третий этаж, в свой кабинет, куда никому из обитателей дома не дозволялось входить, то капли грохотали по карнизу так задорно и весело, что она, кажется, собственных мыслей не слышала. Закрыв за собой дверь, Аделин подошла к окну – сад тонул в дождевом мареве, и крыш поселка было почти не видно. Ну и ливень!

Она раскрыла тяжелые рамы, впустив в кабинет свежий прохладный воздух, пахнувший водой, зеленью и свежестью земли, и, взяв со стола медный тазик, выставила его за окно, собирая воду. Дождевая вода, сила небесная и земная, лучше всего подходила для того, что ей предстояло сделать.

Спустя несколько минут Аделин поставила тазик с водой на стол, села и некоторое время собиралась с силами, в очередной раз отгоняя от себя мысль о том, что она занимается чем-то недостойным. Да, ее благородный родитель никогда не одобрял занятий незаконнорожденной дочери, о чем говорил прямо: Аделин, за это инквизиция тебя по головке не погладит, пусть у тебя и разрешение есть. Не надо, дочка, займись чем-нибудь другим. Вон вышивай лучше, пяльцы три месяца нетронуты лежат. И Аделин в очередной раз чувствовала себя маленькой, жалкой и слабой и уходила в комнату, где сидела на кровати, поджав колени к подбородку и думала: ну почему меня создали именно такой? Разве я просила родиться ведьмой?

Нет, она с удовольствием была бы обычной девушкой. Играла бы до поры в куклы, а не в корешки мандрагоры и птичьи перья, а потом вышла бы замуж за какого-нибудь приличного человека. И никогда не творила бы никакой магии, нет, ни за что.

– Не имеет значения, – сказала Аделин вслух. Бросила взгляд в зеркало, увидела в отражении светловолосую девушку с решительным бледным лицом. Правильные черты, красивые карие глаза, аккуратный нос – очаровательная невеста из нее бы получилась!

Но кто настолько смел, чтобы взять в жены ведьму Западных пустошей? Ее уважают, ей кланяются, у нее есть друзья и хорошие знакомые, но ни одна живая душа не рискнет сблизиться с ней по-настоящему. Аделин понимала это с раннего детства и не искала ни любви, ни искренней дружбы. Есть те, с кем можно поздороваться и поговорить о погоде – ну и хорошо.

Она опустила пальцы в воду, несколько раз провела по кругу, и вода забурлила, вскипела, потеряла прозрачность. В тазике перед Аделин появилась картинка: большой зал с высокими окнами и защитными иероглифами на мраморных стенах, длинный темный стол, за которым сидели настолько важные чинуши, что она невольно поежилась.

Аделин привычно отметила, что дождевая вода всегда делает картинку четче, чем обычная, из-под крана. Сейчас ощущение было таким, словно она сама стояла в этом зале.

Перед чинушами стоял мужчина. Молодой, не старше двадцати пяти, насколько она могла судить по осанке и рукам, щегольски одет, с идеально подстриженными и уложенными темными волосами, он стоял к ней спиной, и Аделин снова поежилась. От мужчины веяло темной силой – несмотря на свою молодость, он был могущественным волшебником, пожалуй, намного сильнее тех важных господ, что сейчас оценивающе смотрели на него.

– Хм, да, Бастиан Беренгет… – прокашлялся один из важных господ; Аделин окрестила его пузаном и почувствовала озноб, услышав фамилию. – Вы приемный сын, м-да, такого важного человека, бывшего министра инквизиции, хм, да… Альвен Беренгет, м-да…

Ну что за манера говорить так, словно у тебя во рту каша или в седалище геморрой и тебе это страшно мешает!

– Да, – кивнул Бастиан. – Я его приемный сын.

Голос оказался приятным. Мягким, негромким, очень спокойным, но за этой мягкостью Аделин почувствовала удавку, готовую затянуться на ее шее. За ним были холод и тьма.

Ей представилось осеннее озеро, покрытое первым ледком. В темной воде что-то двигалось, и лед хрустел.

Впрочем, чего еще ждать от сына величайшего гонителя ведьм? Вряд ли он будет добряком и мякишем. Вряд ли он окажется способен на сочувствие и понимание.

– Где же ваш батюшка вас откопал? – осведомился второй, тощий и длинный как жердь. Он рассматривал Бастиана, как причудливый экспонат в музее, только что увеличительное стекло не достал.

Аделин невольно усмехнулась: дай ему волю, он притащит банку со спиртом и запечатает в ней этого Бастиана!