Сколько же еще ждать? Она посмотрела в сторону узкой площадки, заканчивавшейся трапом — оттуда они переберутся в смотровую корзину средней мачты. Верхушка мачты была совсем близко: стоило приглядеться, и Т-образный контур выступал вполне отчетливо. Но узкий кусок бревна и половинка цилиндра на нем — то, что можно было увидеть с места, где стояла Малин, — заметно вибрировали, как если бы весь галеон сотрясался от страха. Не смотри, говорила себе Малин, но дрожание мачты притягивало глаза как магнитом. Девушка резко зажмурилась, так что под веками заплясали светящиеся цветные пятна, и перед тем, как открыть глаза, повернула голову в сторону Йена. От этой хитрости страх немного отступил, но в этот раз даже не потрудился ужаться — только чуть ослабил хватку.

Тени, беззвучно метавшиеся по залу у них под ногами, в воображении Малин приобретали плоть, и характер, и смысл. Так было даже легче — если представить себе, что внизу разыгрывается ожесточенная баталия неведомых сил. “Васа” — главный приз в этой схватке — стонал, страшась за свою участь. Это он — Мировое Древо, пронизавшее девять миров, и от исхода битвы зависит жизнь всех, кто находится под его защитой.

Она почувствовала прикосновение к своему плечу. Пора — Йен уже направлялся к спуску, чтобы перекинуть снаряд из нескольких гибких тросов на мачту и закрепить его там. Как он собирался это сделать, было совершенно непонятно Малин, но за последние несколько дней она научилась доверять этому человеку.

Йен должен был лезть первым — он уверял, что если сорвется, то сумеет уцепиться за веревки и они вытянут его наверх. Ну а уж если дерево и узлы выдержат его, то смогут перебраться и все остальные. Малин смотрела, как его высокая большая фигура ловко перебралась через ограду, зацепилась карабином и тихонько заскользила по наклонной веревке к центру провала. Через несколько секунд она заметила в движении Йена какое-то странное подергивание, которое она не могла объяснить ни раскачиванием троса, ни тем, что Йену приходится двигаться рывками… Но вот он уже машет ей рукой из смотровой корзины.

Следующей была она. Малин прикрепила себя карабином к веревкам, постояла секунду в нерешительности и шагнула в пустоту. Ее отчаянно тянуло посмотреть вниз, хотя инстинкт самосохранения подсказывал, что этого делать нельзя. Но бороться с желанием взглянуть на корабль сверху было невыносимо. Она покрепче взялась за трос и… От того, что она увидела, ее руки невольно разжались, и девушка повисла на креплении.

Верхнюю палубу, над которой проходил трос, окутывали клубы дыма — как будто только что все шестьдесят четыре пушки выстрелили, салютуя кому-то неведомому. Бока галеона, скрытые дымкой, казалось, пришли в движение — по ним что-то грузно переваливалось, ползало, скакало. Сквозь дым Малин видела, как пасть льва на носу “Васы” оскалилась… Мачта, по направлению к которой скользила Малин, уже ходила ходуном — теперь не было сомнений в том, что это она раскачивала трос. Как будто древние темные силы, дремавшие в недрах корабля, вырвались наружу…

Собрав в себе остатки воли, девушка снова ухватилась за трос и стала понемногу тянуть его на себя — пока через несколько рывков ее не подхватил Йен. Вниз уже была спущена веревка, по которой теперь предстояло спуститься. Взявшись за мачту обеими руками, Малин нашла в себе силы еще раз взглянуть на палубу — бесформенная жуть, праздновавшая там свою победу, стала плотнее, гуще и теперь закрывала собой весь обзор. Но отступать было поздно — Малин перевалилась через край корзины и заскользила вниз, в Хель^[13], в саму преисподнюю.

Она пропустила момент, когда по тросу в смотровую корзину мачты перебрался Симон — сейчас он уже стоял рядом с Йеном, едва помещаясь рядом с ним на крохотном пятачке, и готовился спускаться следом за нею. Находясь на середине мачты, Малин подняла голову и увидела, как по тросу неловко перемещается Юхан. Темная шапочка, прикрывавшая его волосы, почти совсем сползла — вот-вот упадет с головы. Девушка отчаянно ругала себя за то, что втянула соседа в эту историю. Он был нужен ей как свидетель их общих галлюцинаций — как будто у бреда может быть свидетель! “Ищи чистую жертву…” Если уж и искать жертву, так это он, Юхан, стал жертвой ее эгоизма.

…Наконец ноги Малин коснулись палубы, и в тот же миг доски со змеиным шипением зашевелились. Стараясь не смотреть на них, она сделала несколько шагов, и под подошвами ее ботинок раздались шелест и хруст — что-то переламывалось под ее ногами, не переставая при этом двигаться само по себе, как будто палуба была оккупирована саранчой.

— Возьмите, пожалуйста, — раздался прямо над нею голос Симона Кольссена, и хранитель протянул ей что-то плоское, завернутое в плотную бумагу. Ах, да, это же доска, из-за которой они здесь! Взяв ее, она заметила, что руки историка сильно дрожат.

— Вы не находите, что палуба под нами слишком ветхая? — спросил он.

— Вам тоже так показалось? — с трудом переспросила Малин.

Тот кивнул. Малин не знала, видит ли сейчас Симон то, что видит она, но его вопрос, подтвердивший реальность ее страха, подействовал на Малин ободряюще. Она огляделась вокруг. Дым, чудившийся ей сверху, рассеялся, хотя слабый серный запах отчетливо ощущался над палубой.

Они стояли на коротких рассохшихся дубовых досках, что окружали основание мачты, образуя нечто вроде крышки люка. Еще две или три такие же дощатые и, вероятно, откидывающиеся поверхности находились рядом одна за другой. Дальше начинались длинные и широкие доски самой палубы — на вид они были более прочными. Но и по ним пробегали трещины, а кое-где топорщились отсохшие щепки. Ими, наверное, и объяснялся неприятный хруст под ногами.

Вскоре на палубу спустился Юхан, за ним Йен. Симон осторожно приподнял одну из дубовых крышек — под нею была лестница. Вздохнув, историк первым ступил на нее, и она заунывно застонала, как живое существо. От этого стона Малин вновь почувствовала в своем теле мертвую ледяную тяжесть, и серый клубящийся туман, похожий на пороховой дым, вновь потянулся изо всех щелей.

Через минуту она, спустившись вслед за хранителем, оказалась на оружейной палубе. Что-либо разглядеть здесь было почти невозможно — белесый отсвет, проникавший от носящегося снаружи снега сквозь прозрачные стены музея, попадал сюда лишь бледными пятнами пушечных бойниц. Но включать фонарик было опасно — его луч мог быть виден снаружи.

Юхан и Йен оставались сзади. Симон перемещался по палубе, и каждый его шаг сопровождал все тот же невыносимый хруст. Сколько Малин ни уговаривала себя, что это всего-навсего рассохшееся дерево, ей не удавалось избавиться от подозрительного, опасливого чувства, будто она ступает по большим насекомым. Ей мерещилось, что их щекочущие, царапающие лапки уже касаются ее лодыжек… Чтобы не думать об этом, она попыталась представить, как здесь, под прикрытием верхней палубы, на этих узких лавках когда-то сидели матросы, жевали табак, хлебали гороховую похлебку, запивая ее пивом… Но нет, тут же вспомнила она, этого не было, ведь галеон затонул так быстро…

Воображение девушки уже работало помимо ее воли. Вот они, те, кто не успел спастись — с обезображенными лицами, телами, разбухшими от соленой воды. Они не знают, что погибли. Влекомые подводными течениями, матросы то приближаются друг к другу, то уходят на глубину, в трюм. Один, судя по одежде — бомбардир, похоже, заметил ее… Тяга к женскому телу, забытая за долгих триста лет, просыпается в нем и передается остальным мертвецам — и вот они уже обступают ее, подходя все ближе и ближе…

Еще один трап — и еще одна оружейная палуба. Йен начал спускаться первым, она пошла за ним и, догнав его внизу, на ощупь нашла его руку. Скорей бы спуститься еще ниже, чтобы можно было включить фонарики. Возможно, их свет избавит ее от наваждений. В темноте она не видела Йена, только слышала шелест его шагов чуть впереди себя. Он тянул ее за собой, и они все шли и шли — Малин и не представляла, что корабль такой длинный. Она шепотом спросила его, не пропустили ли они спуск — но он не остановился и не ответил. Тогда она с усилием отняла руку и, пошатнувшись, чуть не упала назад. Она увидела, что стоит у трапа, ведущего на нижнюю палубу, по которой с места на место перебегало пятно от фонарика.