В морозилке лежал одинокий кусок лазаньи — продолговатая пластиковая формочка, где изморозью сверкало белое тесто. Значит, сегодня у нее будет итальянский обед — овощная лазанья и Итало Кальвино на закуску. Она густо полила содержимое формочки соусом и поставила ее в микроволновку. Через десять минут та запищала, сообщая, что блюдо готово. Из-за этого звука Малин пропустила первый звонок телефона, услышав только второй. Неужели Йен? Почему-то так бывает всегда: если чего-нибудь ждешь, посвящая этому все свои мысли и чувства, ожидаемое все не происходит и не происходит, но стоит на минуту отвлечься — как отвлеклась она, занявшись приготовлением еды, — и вот, пожалуйста!

Это действительно был Йен.

— У нас есть шанс проникнуть на “Васу”, который потом долго не повторится, — сказал он. — Завтра вечером в музее семинар по морским сражениям семнадцатого века. Твой сосед может прийти туда — он ведь морской историк, не так ли? Семинар закончится поздно, когда вход для посетителей закроется и сигнализация на ограждении корабля уже будет включена. Так что нам с тобой придется провести это время в кабинете Симона. — На последних словах его голос зазвучал несколько ниже, и Малин сразу же ощутила, как это изменение тембра отзывается во всем ее теле.

— Ты слышишь меня, Малин?

— Да, — отозвалась девушка, запахивая на груди халатик, словно Йен сейчас мог видеть ее.

— Тогда перейдем к главному. — Его голос вновь звучал, как обычно. — Ты удивишься, но на шестой этаж — это на уровне смотровых люлек на мачтах — сигнализация вообще не подведена. Конечно, чтобы оттуда попасть на корабль, нужно постараться. Но я кое-что придумал… Семинар будет проходить в конференц-зале на четвертом этаже, однако если Кольссен поведет своего ученика показывать что-то наверху, никто не удивится. А нам с тобой нужно будет незаметно подняться на шестой этаж, когда семинар закончится. Сторожа обходят музей после закрытия, но редко заглядывают в зал с основной экспозицией — почему-то ночью он действует на них угнетающе…

От этих слов Малин внезапно стало не по себе, а Йен продолжал говорить:

— Ты любила в детстве играть в прятки и жмурки? — В его голосе появилась мальчишеская интонация, и девушка невольно улыбнулась, хотя перспектива оказаться на “Васе” ночью ужасно пугала ее. — В общем, мы должны попасть наверх и спрятаться на площадке перед лифтами. Потом надо будет подождать, пока охрана погрузится в сон. Симон несколько раз ночевал в музее, он говорит, что четверо охранников обычно устраиваются в креслах у главного входа в музей, а пятый спит на диванчике у другого входа, того, который ведет к кораблям с улицы. Симон сказал, что они все спят очень крепко — однажды ночью он взял из своего кабинета модель какого-то корабля и на лестнице уронил ее, а потом долго ползал по ступенькам, собирая детали. Так вот, при этом ни один из охранников не проснулся! Когда Симон рассказал мне об этом, я подумал, что он шутит, но у Кольссена, к сожалению, чувство юмора отсутствует. — Рассказ о происшествии с Симоном Кольссеном нисколько не развеселил Малин, и она промолчала. — Малин, ты слушаешь меня? — заволновался Йен, и девушке ничего не оставалось, как подтвердить свое присутствие у телефона.

— Да, Йен, — вздохнув, сказала она.

— Ты сможешь известить Юхана, что ровно в шесть Симон встретит его у входа и представит участникам семинара? Мы должны появиться там в то же время, чтобы Симон успел провести нас в свой кабинет. Поэтому я предлагаю всем вместе встретиться за час до этого в кафе у Нобельпаркена и перекусить — в музее есть нечего, а нам предстоит провести там немало времени. Кафе всего на три столика, но там неплохо готовят… Так ты предупредишь своего соседа?

— Да, — ответила она, думая, что ее надежды на встречу сегодня вечером были напрасны.

— До завтра, Малин, — эти слова прозвучали неожиданно нежно, и девушка поняла, что Йен улыбается.

— До завтра, Йен.

Повесив трубку, она посмотрела на часы: ехать в театр было уже поздно.

Малин удивлялась себе: завтра ей предстоит участвовать в немыслимой авантюре, но сейчас это волновало ее гораздо меньше, чем то, что сегодня она уже не увидит Йена.

Как во сне, она позвонила Юхану и сообщила ему все, что нужно, а потом опустилась в кресло и рассеянно взяла в руки книжку, но, вспомнив о приготовленной лазанье, побежала на кухню. Вытащив формочку из печки, девушка обнаружила, что блюдо еще не остыло, но съев лазанью, не почувствовала ни вкуса, ни запаха.

Может быть, опять лечь и попробовать заснуть? Она немного прибралась в комнате, приняла душ и легла, погасив свет. Но сон не шел, и свет пришлось включить снова.

Лежа на спине, Малин принялась разглядывать едва заметную паутину трещинок на потолке — развлечение, которое она открыла для себя в детстве, когда болела. Сегодня их сходящиеся и разбегающиеся в стороны тонкие лучики говорили ей о том, что когда-нибудь все распадется в прах. Могла ли эта мысль утешить Малин?

Все распадется в прах и исчезнет… Как это будет? Хаос, царство несущихся в никуда частиц, и некому оценить красоту и ужас этой картины… Похоже на снежную бурю, когда все вертится, а белые кристаллики падают, падают, но никак не могут коснуться земли. Конец света, подумала девушка, это бесконечное падение дробящихся в пыль частичек былого. Она представила себе, как этот поток исчезновения подхватывает ее саму, и безмерный ужас сжал ее сердце.

ГЛАВА 14

Кафе было маленьким и уютным. Кроме Йена, сидевшего за дальним столиком, сейчас здесь была только сонная барменша, которая, выслушав заказ, надолго удалилась куда-то.

— Боишься? — Йен внимательно посмотрел на Малин и положил свою руку ей на запястье.

— Не очень, — ответила она, понимая, что вряд ли он ей поверил. Малин была бледна настолько, что сама ощущала это. В кончиках пальцев покалывало, а губы пересохли так, что было трудно говорить.

— Малин, послушай меня, эта затея совершенно не стоит того, чтобы так переживать. Можно отказаться от нее, наконец ты можешь не участвовать в ней — для того, чтобы проверить предположение насчет дощечки, это совсем не обязательно.

— Я не боюсь, — твердо сказала девушка. — Это что-то совсем другое.

— Тем более тебе не стоит идти.

Вряд ли он понял, что она имела в виду, но его лицо было таким серьезным, что Малин стало ясно: он приложит все силы, чтобы отговорить ее. Но она должна попасть на “Васу” — на этот раз она не подчинится ему. Не подчинится потому, что происходящее сейчас сильнее и важнее любой человеческой воли. В действие вступили совсем другие силы, которых девушка смертельно боялась, но отступить уже не могла. К тому же каким-то шестым чувством она понимала, что отступать уже поздно… Она не могла ничего объяснить ему, но, кажется, Йен что-то прочел в ее глазах, неотрывно глядевших в одну точку. Его сильные пальцы крепко сжали ее запястье, возвращая Малин к действительности. Она повернула лицо и увидела в глазах Йена еще одно незнакомое ей выражение. Этим выражением была беспомощность.

Когда перед Малин появилась чашка с горячим шоколадом, она вздрогнула. Первый же глоток обжег нёбо, и чашка была отставлена в сторону.

— Юхан опаздывает, — заметил Йен, посмотрев на часы.

— Нет, это мы с тобой пришли рано. — Она не стала говорить, что хотела хоть недолго побыть с ним наедине, прежде чем они переступят порог музея.

— А вот и он.

В дверях стоял Юхан и рассеянно озирался по сторонам, хотя кроме них и барменши, протиравшей посуду за стойкой, в кафе никого не было. Идя к столику, Юхан умудрился своротить на своем пути стул. Йен, глядя на это, вздохнул, а Малин деланно веселым голосом сказала:

— Юхан, тебе нужно сосредоточиться — вечером подобная эквилибристика будет небезопасной.

— Ты, безусловно, права… Пожалуйста, чашку чаю! — Он чуть повернул голову к стойке, но даже не удосужился проверить, услышал ли его кто-нибудь. Барменша снова ушла, чтобы отсутствовать минут десять.