– И вот твоя минута истекла. Стоп, машина! – командует Миша.
И добавляет, замечая за собой, что на проповеди Святоши стал реагировать ещё с большим раздражением:
– Бог собирает в другом месте. А тут вас собрал Бур. Во как! Уяснил?..
Мгновенное сомнение и… Миша принял новое решение: наказать выскочку по полной – без зелёной2. В общем, в тайне от авторитетов. Невозможное станет возможным, что для зоны – большая редкость…Снова жаба стала давить Бога-Бура: как же не использовать во всей красе такую лафу? Такой ништяк!.. И он ещё раз мысленно повторил три «стимула»: Батиного старшего по отряду нет, самого Бати на зоне нет, да и единственный вор в законе копыта отбросил. Да подобное бывает, может, раз в сто, двести лет…
Ощущая пьянящий вкус вседозволенности, Бур даёт своим архаровцам особый сигнал: мол, зелёный свет.
– Колян, покажи-ка, пока слегонца, нашему спасителю-батюшке, что мы могём ему ответить.
– Ага. Могём лёгкий хук, – скрипит своим басом этот здоровяк и подходит к Антону, который продолжает что-то говорить.
Пара коротких ударов на расслабоне, но явно с боксёрской техникой, отбрасывает спасителя к стене. Два братка помогают поверженному встать на ноги. А Бур, ухмыляясь, продолжает:
– Ну, вот первый тур пройден. Только, Антошка, это была разминочка. Начинаем второй – этот посложнее будет. Встать на ножки мы тебе уже не поможем. Сечёшь? А то, милок, как-то стрёмно получается: мы тебе помогаем, а ты нам –фигушки. Не по-брателовски это. Не по-божески. Верно?
– Верно то, что нами на собственном опыте испытано, – говорит Антоша, превозмогая боль от ударов в челюсть. – И любое бескорыстное дело верно, ибо на благо ближнего делается. Делами своими себе дорогу в бессмертие или к смерти мученической прокладываем. Пути Господни неисповедимы, но всегда лишь Благо несут. Но блажен не тот, кто в Бога уверовал, а кто себя его частью осознал. Ибо…
– Ибо стоп! И пошёл бы ты знаешь куда? В свою церковь на курьих ножках – кричит Бур, посмотрев на часы. – Ну и занесло ж тебя. Уже Бога, блин, на части делишь.
– Не делю, а объединяю. А единое всегда неделимо…
– Я же сказал: «стоп»! Наш ход. Пашка, заткни ему говорилку.
Козыркин тут как тут. Вокруг Антона круг делает. Затем – второй. А на третьем круге, за его спиной оказавшись, с разворота ногой так бедняге по затылку бьёт, что тот вперёд летит и у ног Бура оказывается. Братки аплодируют меткости Пашки. А Миша, явно на зрителя играя, на часы смотрит (мол, есть ещё пара-тройка секунд) и, не вставая со своего трона, бьёт лежачего ногой по голове, словно таракана давит…
И не остановить уже Бурого и его шайку. Вошли ребята в кайф…
Антон в сознание пришёл быстро. Вставать начал. Но так и не смог…
Лицо в крови. Голова гудит. Ноги тело не держат, руки дрожат. Язык не слушается. Мысли разбросаны. В глазах – туман…
– О, братцы, глядите! Христос воскрес! – глумится Бур.
– Во истину воскрес, бляха! Зуб даю, – вторит ему Пашка, крестится и на колени становится в молитвенной позе.
Блатняки ржут пуще прежнего. Уже начинают ставки делать – на сигареты: на сколько ещё туров Святоши хватит? Отрываются по полной…
Меня, зашедшего в каптёрку по делу пару минут назад, сразу напрягла вся эта веселуха на скотобойне. А Бурый третий тур объявляет. Лыбится, видя, что браток, на стрёме стоящий, знак даёт: спокуха. На жертву свою смотрит, как на котёнка беспомощного. Ногой его пинает, а тот, приподнявшись, снова падает и лежит.
– Антошка, если сдаёшься, ты ж не молчи, родной, – подражает Козыркин интонации Бура.
– А если Бог у тебя дар речи забрал, то на коленки встань, – «инструктирует» Миша. – Встань, милок! То знак будет нам, и мы из тебя сделаем знаешь кого?.. Петушка! Петушка, Антоша, петушочка нашего.
– Ну, так чё, святая морда? Дошло до твоих библейских мозгов, как себя вести надобно на киче? – добивается нужного ответа «педагог» Козыркин.
И вдруг Пашка замечает:
– Ой, и чтой-то это такое выпало у нас из карманчика? А?..
Он в развалочку подходит к поверженному Святоше и берет эту вещицу.
– Опаньки! Так это фо-о-оточка.
Пашка показывает её блатнякам и продолжает:
– А на фоточке – де-е-евочка.
Фоточка, пройдясь по рукам, возвращается к Козыркину под похабные возгласы братков.
– А девочка-то энта не простая, а золотая, – лыбится пуще прежнего Пашка и уже другим тоном обращается к Антоше, снова подавшему своим шевелением признаки жизни. – Слышь, припыленный Библией, это твоя чувиха, что-ли?
Новая волна рогота наполняет каптёрку и подталкивает Козыркина на новое красноречие-словоблудие:
– Молчание, говорят, – знак согласия. Ай-яй-яй!
Он подходит ближе к Антоше, садится перед ним на корточки и продолжает:
– Ай-яй-яй! Несостыковочка вырисовывается, гражданин поп. Вам же баб иметь уставчик ваш церковный не позволяет. Нарушаем, значится?
Пашка приподнимается, гримасу корчит, по-театральному руки в сторону разводит и обращается уже к публике:
– Наруша-а-аем. Так-так-так-так-так…
Все ржут, от смеха пухнут, а Мишка Бур даже аплодирует своему коню и говорит рядом стоящим братанам:
– Настал звёздный час Пашки-артиста! Бенефис, блин, устроил, Райкин наш бесплатный.
Козыркина уже не остановишь. Жжёт по полной. И даже через край лезет. Антоху за плечо трясёт, «правды» добивается:
– Слышь, попик, признавайся народу! Не из-за девочек ли тебя из твоей обители нахрен попёрли?.. Да не жмись ты, тут все свои. Колись, батюшка! Колись, милок, легше на душе-то станет.
Рогот заглушает голос самого оратора. Бур беспокоится, что на коридоре всё слышно. Антоха голову поднимает, глаза закрыты. Видать, Богу молится.
– Колись! Народ подробностей ждёт. Как ты эту лёлю трахал? Какие у неё литавры – сиськи то бишь? Как она сосёт?.. А не расскажешь, так мы тогда тебя, голубчик, замест её… по кругу… натурально…
И в тот момент случился неожиданный для всех поворот.
– Падла! Мразь! Сволочь! – вдруг раздались яростные крики.
Не верилось, что всё это он, Святоша, выдавал. А он уже вскочил и Козыркину по физиономии треснул.
– Это тебе за всех женщин, гад! За всех, кого ты, дьявол, унизил!..
И мигом сзади Пашки оказавшись, его шею рукой обхватывает. И сжимает его горло. Душит Пашку, душит. Тот пищит, как петух на бойне. Крыльями, то есть руками, машет, а отбиться не может. И откуда это в Антоне силы-то такие взялись?
– Ну что, удавить тебя, как таракана вонючего? – не перестаёт кричать Антон.
Уж ясное дело: в приступе ненависти он. В шоке. Кто бы мог подумать?.. И на святуху бывает проруха.
Братки из стопора выйдя, хотят его от Пашки отодрать-оттащить, да Святоша к стене прижимается – не подступишься. Да и сам Козыркин – полный ноль. Вырваться не может. Мышцы у хиляка Антоши откуда-то появились, да ещё и напряжены, словно сталь. Подменили парня, что-ли? В натуре…
– Чё мечетесь, как уссавшись? – вмешивается недовольный Бур. – От стены его оттащите, бараны. От стены!..
Но не могут братки за Святошу ухватиться, будто сила какая-то незримая его защищает.
– Жердяй, чё ты вертишься меж всех без толку? Меж ног подлезай и бей!.. Эй, рейнджеры, расступитесь! Дайте Жердяю место. Впятером, блин, справиться не могут, козлы.
Но расступаться не пришлось. Антон, за Пашкины запястья ухватившись, месит его руками рейнджеров, месит. А ответные удары самому же Козыркину и достаются.
– Скоты поганые! Звери ненасытные! – кричит наш герой от ярости весь красный. – Христа погубили, Божие творение опаскудили. Когда людьми-то станете, ироды? Когда?..
