Собор в Орвьето меня настолько изжевал и выпотрошил (особенно капеллы по краям трансепта, которыми, кажется, этот город может измеряться, точнее подменяться ими, хотя, конечно, не думаю, что местные регулярно ходят сюда подпитаться), что на все остальные красоты окончательно средневекового города я смотрел вполглаза.

Да и не смотрел вовсе, блуждал хаотически, делать мне было нечего, достопримечательности – достаточно поверхностный повод, поэтому можно плыть и без них. Одному.

Хотел в туалет и так и не выпил ритуальный эспрессо, искал то одну церковь (не нашел), то другую (была закрыта), то третью (обознался), ходил кругами, постоянно возвращаясь к Дуомо, – и чтобы от него оторваться, нужно было что-то внутреннее дернуть с последней силой и пойти вниз, по накатанной уличке – к границам исторической зоны (серой и темной), к воротам, к стоянке у фуникулера и парку внутри крепостных стен.

Внизу, где обрыв как отрыв и закат занялся, расстилается такая панорама (она ж тут повсюду – стоит только к краю городской стены подойти, и будет тебе и Брейгель, и Перуджино, и Рафаэль с Леонардо), что, кажется, в ней живет какой-то совсем уж горний мир.

Поля разных цветов и оттенков, леса, луга, перелески, рощицы, виноградники на склонах, опять же поезда летят по рельсам, машинки, похожие на божьих коровок, бегают, грузовики (в Италии так много грузовиков!), где-то уже жгут палые листья, и дым, заплетаясь плетнем, плетется к совсем уже темно-зеленым холмам у горизонта, похожим на падающий занавес.

Бежать, бежать не оглядываясь.

В Сансеполькро нет особенных красот и античной подкладки, Средневековье аккуратно вписано целыми кварталами в нынешнюю безликую застройку. Кофе вкусный, претензий нет. Много детей и мало туристов. Центральная площадь пуста, как и офис туристической информации, который можно легко не заметить – такой он невзрачный. Но карта города (в отличие от Перуджи) бесплатна. Типа, мы, конечно, гордимся своим величайшим гением, но это все – глубокое прошлое, которое интересно пришлым и случайным людям, а нам и без него солнце светит.

Оставил машину в современном квартале, совсем уже на окраине, и долго шел по равнинным проспектам, мимо садиков, школ и предприятий, к городским воротам – за которыми, как по волшебству, открывается низкорослое Средневековье без ландшафтных перепадов.

Все достопримечательности – дом главного художника с его скульптурным портретом напротив, церковь Сан-Франческо, для которой он много работал и где похоронен, другой приземистый храм через дорогу, а также городской музей, закрытый на сиесту, – сосредоточены на небольшом пятачке отсутствующего центра, будто бы изъятого из Сансеполькро – с караванами старинных домов, похожих толстыми стенами на природные объекты. Туризм пришел сюда постфактум, после того как все свершилось. В блужданиях по местам жизни Пьеро делла Франческа не оставляет ощущение, что паломнический маршрут поверхностен и случаен, он так и не въелся в шкуру загорелых домов, хотя, конечно, местные власти старались сделать из единственного своего специалитета особенный аттракцион. Но не вышло – художник и его художества существуют отдельно и как бы вопреки городку, а его подлинная жизнь – отдельно.

Окончания сиесты я ждал в кофейне, внутри торгового центра на выселках. Стекло, бетон и пустые магазины. Аптека на входе. Всего-то пара кварталов с противоположной стороны от точки входа, но там я словно бы оказался в совершенно другой вселенной промежуточного времени, которое все никак не устаканится между прошлым и настоящим.

Пинакотека и дом-музей художника, жившего более полутысячелетия назад, стоят рядом – на одной уличной линии. «Фонд Пьеро делла Франческа» – выпотрошенный мемориал, такой же, как апартаменты семьи Россини в Пезаро или особняк Мантеньи в Мантуе, – гарантирует аутентичность только стен, лестниц и оконных проемов. Немного случайной мебели, полупустых витрин и книжных шкафов с современными книгами, ну и главная достопримечательность – манекены, поставленные в разных углах разных комнат на разных этажах (здесь даже временные выставки не проводят – для них есть подвал соседней пинакотеки), обряженные в костюмы и тюрбаны с картин и фресок Пьеро делла Франческа. Из-за этой опустошенности основным событием вновь оказываются окна: в контражуре замечаешь, насколько все они разные. Хождение по дому-музею колеблет стрелку внутреннего осциллографа от расставления галочек до сиюминутного нахождения мотивов заинтересованности. Наступаешь на себя, с усердием выговаривая, что больше ты уже никогда не вернешься, поэтому запоминай и проникайся, пропитывайся следами следов. Но дух не веет, а если и проступает на потолке, то уже относимый не к искусству, но к личной экзистенции, начинающей подстраиваться внутри этих просторных покоев к ожиданию вечности за любым из оконных переплетов. Вечная меланхолия, разлитая внутри композиций Пьеро, сочится здесь из каждого угла. Тоже результат.