Янка неловко передергивает голой ногой. Она всегда смущается, когда на нее смотрят.

Миха смеется про себя и не отводит взгляда: «Молодая, неопытная, сиськи в веснушках». А девушка переворачивается на бок и подтягивает одеревеневшие коленки к груди, закрываясь вся. Теперь ей спокойно, а ее бойфренду неинтересно. Он отворачивается к серванту и наблюдает уже через зеркальную стенку. Три Янки в ровно нарезанных прямоугольниках стекла лежат, свернувшись клубочком. «Пятки розовые», – Миха застегивает брюки и ждет.

Убедившись, что ее никто не видит, девушка встает и начинает натягивать одежду. Стринги уже на месте и ничего не прикрывают. Бюстгальтер путается в руках, потом прячет смешные веснушки. Джинсы. Свитер. Очки.

А очки Янка носит для того, чтобы иметь серьезный вид. Зрение у нее нормальное. Удалось купить по случаю с простыми стеклами – защитные. Быть умной – это по-питерски. Или хотя бы выглядеть умной.

Что поделать? Не сложилось. Не смоглось. Не поступилось. Но очки в Питере никто не отменял.

Миха читал лекции на вступительных курсах. Там девушка к нему и прилипла. Он – умный, коренной питерский.

Янка рассматривает чужую квартиру. Чисто. Добротно обставлено. Мама хотела такую стенку, но она слишком высокая и не влезет в залу их деревенского домика в Ленобласти. На стене портрет жены. Нет, девушка знает, что Миха женат, просто это где-то на заднем плане сознания. На портрете женщина с тонкой улыбкой. Вроде улыбается, а может и нет. И смотрит прямо на кровать.

– А есть твои детские фотографии?

Янке почему-то очень важно их посмотреть. Потому что сорокалетний Миха когда-то был такой, как она. А может еще меньше и не такой умный.

Бойфренд достает альбомы:

– Это старый свадебный. Еще когда в первый раз женился. Новый свадебный. Армейский. Студенческий. Детские альбомы у мамы.

«Еще одна жена», – уныло думает Янка.

– А почему вы развелись? – повисает неловкий вопрос.

– Мы не развелись. Она умерла. Отравилась формалином. Женька – наш сын – сейчас живет у моей мамы. Такой осел вырос, знать меня не хочет.

Миха заканчивает одеваться: туго затягивает галстук на розовой рубашке, застегивает солидные часы на запястье.

– Гуляем всю ночь, жена на работе, – весело говорит он. – Ты видела место силы?

– Нет, я только в Эрмитаже и в Русском музее была, – Янка поправляет очки.

– Пойдем кататься, покажу.

Машина мягко шелестя колесами высовывается из арки и останавливается.

Тускло горят фонари. Ночная улица пуста. Только где-то вдалеке, прижимаясь к домам бредет небольшая женская фигурка. Янка сидит, пристегнувшись на переднем сидении и рассматривает большую золотую рыбку-ароматизатор на лобовом стекле.

Миха прикуривает сигарету и тянется обнять девушку за плечи.

Женская фигурка все ближе.

– А что бы мы сказали твоей жене, если бы она вернулась домой не вовремя?

«Хотя, как это не вовремя вернуться в свой собственный дом?» – мелькает у Янки странная мысль.

– Сказали бы, что ты берешь у меня уроки французского, – мужчина треплет ее рыжеватые волосы и молодцевато усмехается.

– Так поздно уже.

– Для французского никогда не поздно.

Миха отворачивается и видит женскую фигурку уже в пятидесяти метрах от машины.

– Выходи! – вдруг отрывисто бросает бойфренд.

Темный женский силуэт приближается еще на несколько метров.

– Почему? Ты обиделся? – растерянно говорит Янка.

– Выходи, твою мать! – приглушенно рычит Миха и распахивает дверцу с ее стороны. – Да пригнись!

Девушка нервно рвет ремень безопасности, который не отстегивается, а бойфренд уже толкает ее наружу.

Запоздалая прохожая торопливо проходит мимо машины.

– Фуууу! Обознался! Думал, что жена. – Мужчина откидывается на спинку водительского сиденья.

– Может домой вернемся? – робко спрашивает Янка, глотая комок в горле.

– А что скажем, если…? Пойду посмотрю. Может эта женщина из знакомых?

Миха неловко, как будто ноги его не слушаются, выходит из машины, трусцой бежит за пропавшим уже силуэтом, безнадежно машет рукой и возвращается.

– Поехали, покажу место силы.

«Это Дворцовый мост», – точно определяет Янка.

– Сейчас еще не разводится, – кричит Миха.

Шума шагов не слышно из-за рева ветра. Черная Нева беспокойно бьется об гранитную набережную.

Янка кутается в тонкую курточку на флизелине. Лицо сразу обветрилось и покраснело.

– Давай я тебя сфотографирую на фоне Зимнего дворца, – девушка достает телефон.

– Не надо, – отрицательно качает головой Миха. – Еще выложишь в Интернете.

К горлу Янки опять подкатывается комок, она пытается сглотнуть, но не получается.

Они идут в сторону стрелки Васильевского острова, останавливаются, мужчина снова кричит:

– Смотри! Смотри в воду! Это место силы!

Янка старательно, слезящимися глазами, смотрит, как ветер бешено рвет Неву, бьет ее об опоры моста.

«В такой страшной реке не может водиться рыба», – отчего-то думает девушка и перегибается через резную решетку.

Волны поднимаются и разбегаются в разные стороны, закручиваясь и образуя буруны. Отблески фонарей мечутся в воде.

Проклятый комок вдруг вырывается наружу детским обиженным всхлипом и Янка сразу захлебывается волной воздуха. Задыхаясь, продолжает смотреть в черный рисунок воды и вдруг понимает, что Нева манит ее, приковывает взгляд, и хочется кинуться в могильный холод северной реки.

Миха что-то кричит и машет руками, а девушка застывает, вцепившись озябшими пальцами в узорчатый чугун.

Вдруг Янка чувствует что-то горячее на щеках. Она с трудом поднимает руку и оттирает слезы.

– Чувствуешь силу? – тормошит ее Миха.

– Отвези меня домой, – по-мужски грубым, чужим голосом говорит девушка и бойфренд почему-то слушается.

– Явилась в три часа ночи, еще и с хахалем на машине, – бабушка выставляет на стол холодную картошку. – Очки зачем нацепила?

Янка стаскивает с носа очки и забрасывает в цветные тряпки на тахте.

Холодная картошка вкусная.

Обветренное лицо жжет.

Девушка открывает засаженную печную дверцу и шевелит кочергой угли.

– Что огонь-то ворошить? Заслонку уже открыли… Чудная, приехала и уселась у печки.

– Здесь мое место силы, бабуль… – Янка улыбается и веснушки на лице сияют в свете угольков.

Глаза закрываются, кружится голова. Младший жадно сосет бутылочку с водой, у него высокая температура. Чертова ангина: в горле першит и капли пота выступили на лбу. Хорошо, что не свинка. Оля не болела свинкой в детстве. Вот бы заразилась и ходила с раздутым лицом и шеей!

Сейчас процедуры. Оля берет Гексорал, малыш заходится в крике от одного вида лекарства. Оля ловко просовывает носик бутылки ему в рот и брызгает.

– И тебе Гексорал, и мне Гексорал, – приговаривает она.

Потом засовывает носик бутылки себе в горло.

Голова опять кружится, а младший снова кричит.

Нет, она не выдержит, силы ее на исходе. Говорила же свекровь, что она не справится, а помогать не хочет. Муж на работе.

Оля бережно кладет младенца в кроватку. Он продолжает кричать, уже весь посинел от плача.

– Нет, я выдержу, – говорит себе Оля.

Воспаленные от бессонницы глаза еле вращаются в глазницах, словно в них насыпали песку.

«Пусть кричит, – думает Оля, хотя у нее каждый нерв дрожит от напряжения. – Покричит и устанет».

Оля идет в ванну: там толстенная деревянная дверь заглушает звуки.

Тишина, только на заднем фоне – похожий на комариный писк.

Оля устало садится на краешек ванной и чувствует холод чугуна. Ей нужно расслабиться. Она закрывает уставшие глаза.