Кровь мы сдали. Нас покормили сытным обедом, и даже заставили выпить пол стакана сладкого вина, кажется, кагора. Ни слабости, ни других отклонений я не почувствовала. Правда, нас предупредили, что в этот день лучше полежать в постели. Мы с Катей, вместо занятий в этот день отсыпались.

Мне давали немного денег из дома, получала я и стипендию. Но, поскольку в экономике я была не сильна, да, к тому же была транжирой, денег мне никогда не хватало. А здесь получила на руки (не буду врать сколько, точно не помню), кажется в первый раз сто с чем-то рублей, а в последующие разы, за 450 грамм – триста с чем-то. Искала в интернете цены за кровь в 1956 году – не нашла. Сегодня донорство – бесплатное. За постоянное донорство раз в год вам могут выплатить – 12 т. р.

Естественно, в 1956 году то, что я получала за сданную кровь, для меня было сказочным нежданным подспорьем. Это были деньги! Деньги, на которые можно было что-то купить. И я почти сразу же отправилась в комиссионный магазин. Я долго примеряла платья, и, наконец, одно, взяв в руки, уже не могла с ним расстаться. Оно было нежно сиреневого цвета. Юбка была вся в плиссе, воротничок – тоже. Рукава – по локоть. Оно мне так понравилось, что я за него заплатила все «кровавые» деньги. Моя неопытность сказалась и здесь. Если гофрированный материал можно было стирать, и мелкие складочки не расходились, то, чтобы постирать плиссированную одежду, нужно было нитками наметать (простебать) каждую складочку. Я этого не знала, и в первую же стирку (а платье я заляпала быстро), плиссе на моей юбке и воротнике разошлось. Пришлось всё прошивать, каждую складочку, потом заглаживать почти до первоначального состояния, затем выдёргивать намётку и т. д. Но платье мне очень нравилось. У меня даже осталась фотография, где я одета в это платье.

Мне так понравилось получать эти деньги, что я однажды летом в Шатуре, находясь то ли на практике, то ли на каникулах, решила сдать кровь и там. У меня этот номер прошел запросто…

Но дальше – больше. Я решила попробовать сдавать кровь и в Орехово и в Шатуре. И это прошло.

Но недаром даётся период в 45 дней от сдачи до сдачи. Это для того, чтобы кровь могла восстановиться. У меня получился разрыв в 20 дней. Ну раз, ну – два… А где-то в третий раз, я сдавала кровь в Шатуре. После сдачи, нам давали в руки талончик, и мы шли в больничную столовую обедать. Квиточек о том, что сдали кровь, отдавали в бухгалтерию. После обеда приходили за деньгами. В этот раз я после обеда до бухгалтерии прошла быстрым шагом, и, войдя в маленький душный коридор, упала, потеряв сознание. Помню только, что в голове закружилось, в глазах потемнело, кто-то что-то закричал, меня положили на деревянную скамейку, и дали понюхать нашатырный спирт. Постепенно я пришла в себя. Мне велели ещё полежать, резко не вставать, и домой идти медленно…

Я бросила сдавать кровь, когда окончила техникум и уехала по распределению на работу.

Тётя Тоня рассказывала, что она уже, даже, если бы захотела, не смогла бы бросить сдавать кровь. Организм сначала вырабатывал кровь, чтобы довести объем крови до прежнего уровня, а потом организм обретает новое свойство – вырабатывать кровь постоянно, как машина. И тогда повышается давление. Человек испытывал наркотическое желание – избавиться от излишка крови, и он бежал в донорский пункт. Иногда, уже за несколько дней до сдачи, испытывалось такое желание…

После сдачи крови, тётя Тоня покупала вино и напивалась. Два – три дня она пила, пока не приходила в себя полностью.

А я стремилась что-нибудь купить. Но и здесь в который раз проявлялась моя непрактичность и незнание многих элементарных вещей. Я пошла на тот вещевой рыночек, где те же торговки, так же продавали старьё, а из-под полы – новые вещи. Я сказала, что хочу купить туфли. Одна торговка сказала – «Щас!», и убежала. Через минуту она появилась, и я от туфелек не могла уже оторвать глаз. Аккуратненькие, коричневые, лакированные, с застёжкой на пряжечке.

Я померила, а они мне жмут. Торговка уговаривала – разносятся. Я купила. Долго я их разнашивала, и ходила в них, поджав большие пальцы ноги. Но, в конце концов, они разносились, но уже тогда, когда сами туфли порядком поизносились, и лак на них потрескался…

Наверное, именно тогда у меня проявились первые попытки «изобретательства». Чтобы обновить туфли, я их покрывала лаком для ногтей, и т. д. Наверное, недаром есть поговорка – «Голь на выдумки хитра…».

А ещё я помню, что купила себе шапочку. Она только называлась шапочкой. Это был кусочек красного фетра, вырезанный в виде арбузной корки, с дырочками по краям и бантиком сбоку. Держалась она на резиночке, чтобы не слетала с головы и была очень модной.

А ещё я сделала химию. Первый раз я обрезала косички, и первый раз была в парикмахерской… Но, поскольку я не умела ещё ухаживать за завитыми волосами с короткой стрижкой, я просто закалывала их по бокам заколочками, и ходила вечно лохматая.

Но то, что я сделала с собой, по отношению к своему здоровью, скажется много лет спустя. Я заложила первый камушек в фундамент башни, которая строится годами, и находится внутри нас, это – атеросклероз, повышенное давление, головные боли, гипертонические кризы…

Впервые я почувствовала это где-то году в 1966–67. Мы: я, Витя, Ёлка и Олег (дети) ездили в парк имени Горького. После нескольких аттракционов, мы пошли кататься на качелях. Сначала катались дети, а потом я предложила Вите, чтобы мы покатались сами, вспомнив «молодость». Мы стали раскачиваться всё сильнее, и сильнее. И вдруг я почувствовала, как голову стало сдавливать. И с каждым разом, когда я взлетала вверх, к голове приливала кровь так сильно, что я испугалась, и попросила остановить качели…

Это был первый звоночек, а причиной могло быть именно то безрассудное (не по качеству, а по количеству) донорство. Конечно, я сдавала кровь из-за денег, но скольким людям я помогла, хотя об этом даже не задумывалась. По сути, я делала хорошее дело…

Очень жалею, что не сохраняла справочки о сданной крови. Много позже, уже в 1980–ых годах, когда на работе объявляли «день донора», и я сдавала вместе со всеми кровь (безвозмездно), моя любимая сотрудница – ВИКА имела звание заслуженного донора. Я могла бы, наверное, иметь такое звание, за сданную кровь в студенческие годы.

Писем, которые я получала в 1956 году было мало.

На первомайские праздники я не поехала в Шатуру, за что получила упрёк от моей любимой подружки, бывшей одноклассницы – Шурочки Ярыгиной.

Я любила её за то, что она была такая чистая, такая нежная. Мне казалось, что она всегда светилась, как маленькое солнышко…

В этом году у меня сохранилось только одно письмо от Шурочки…

Письмо в Орехово-Зуево из Шатуры.