Мы с Петршичеком нашли приют в полуразрушенной хате, единственной во всей деревне более или менее пригодной для ночлега. Крышу снесло снарядом, сквозь выбитые окна гулял сквозняк, оконные рамы хлопали от ветра. Войдя внутрь, я осмотрелся в темноте. На стене, перекосившись, висела икона богородицы с выбитым стеклом. В углу валялись немецкие ручные гранаты. На столе стоял чудом уцелевший цветочный горшок, из которого торчали засохшие листья. Выглянув из окна, я увидел в вечерних сумерках запустелый сад. Со стороны Ярухи по саду протекал шумный ручей с прозрачной водой. От ручья пахнуло сладковатым запахом прелой листвы.

К ночи в эту же хату забрели переночевать советские воины-связисты. Они постелили постель и на нашу долю. Засыпая, я долго слышал журчание ручья. Человек может многое услышать, если сумеет притаиться. Вот кто-то из солдат приглушенно вскрикнул и проснулся. Немного посидев, он снова улегся. А я лежал с открытыми глазами и, всматриваясь в кромешную тьму, чего-то ждал. Я всегда чего-то ждал. Кому часто доводилось избегать смерти, тот каждый раз как бы заново рождался и с еще большей благодарностью возвращался к жизни. Так было и со мной. То, что другому человеку казалось обыденным, я воспринимал как милостивый подарок.

На следующий день появился с машиной Шпачек, и я отправился в Грибов к начальнику штаба. Перед отъездом я постоял и еще раз послушал журчащую песню ручья возле разрушенной хаты.

И вот Бодружал остался позади. Я вдруг ощутил давно позабытое чувство покоя, словно кто-то снял с меня невидимое бремя. Ту долгую темную ночь под Безымянной мне никогда не забыть.

Незабываемая ночь

За деревней мы миновали разгромленную на марше колонну немецкой артиллерии. Дороги на Пстрину и Грибов превратились в сплошное месиво грязи. Ни в Миролье, ни в Пстрине нам не встретилась ни одна живая душа. На безлюдные, окрашенные в синий цвет домики грустно было смотреть. Ведь без детей, без детского смеха деревня перестает быть жилой...

Ночью в Грибове меня ожидал сюрприз: начальник штаба передал мне приказ немедленно отправиться в Вис-лаву к генералу Свободе. Утром намечалось наступление, а наша артиллерия до сих пор не заняла огневых позиций и, видно по всему, не займет их и к утру! Обстановка складывалась весьма серьезная. Я тоже оказался в тяжелом положении, поскольку мне предстояло сразу же отправиться в путь и в темную дождливую ночь пройти по болотистой местности десять километров, причем без дорог, без буссоли, с едва заметным лучом электрического фонарика.

Непрестанно лил дождь. Я вышел из барака на улицу, чтобы посмотреть на погоду, и тут же увяз сапогами в грязи. И такой дороги впереди - целых десять километров! Верхом на коне можно было бы еще пробраться, но в Грибове лошадей не было: все они находились при штабе генерала в Виславе.

- Чем же я буду освещать дорогу? - спросил я начальника штаба, включив гаснущий свет батарейки.

- У меня только свечки, а на дожде их не зажечь, - ответил он мне.

Он обратил мое внимание на то, что по дороге есть минные поля и что одно из них, где-то между Грибовом и Ольшавкой, еще не разминировано. Понимая, на какой риск я иду, начштаба выделил мне в качестве сопровождающего солдата Марко с автоматом. Это был бледный, худой и, как оказалось, робкий студент из Кошице, вступивший в чехословацкую армию добровольцем.

Около трех часов ночи мы с Марко отправились в путь. Нас сразу же поглотила кромешная тьма. Водя пальцем по карте при свете фонарика, я все время сверял маршрут движения с картой и скорее интуитивно определял, куда идти дальше. Карта быстро истрепалась в клочья, а мы вскоре промокли до нитки. Иногда теряли ориентировку и начинали буквально изучать и ощупывать местность. Чем больше я уставал, тем сильнее разыгрывалось воображение. Шест с дощечкой посреди поля показался мне указателем дороги.

В конце концов мы потеряли дорогу. Марко начал бубнить что-то о минах, чем выводил меня из себя. Я понял, что он на меня не надеялся, боялся. Идя за мной след в след, он все же соблюдал дистанцию, чтобы в случае моего подрыва на мине остаться в живых самому. При подъеме в гору Марко заметно отстал, задыхался. Из-за него мне часто приходилось останавливаться и ждать.

Наконец мы достигли Ольшавки. Это на полпути к цели. В двух избах виднелся слабый свет. В одной находился батальонный медпункт. На полу лежали тяжело раненные во время последних боев на Ондаве: с оторванными ногами, переломами конечностей и пулевыми ранениями. В комнате стоял запах крови, слышались приглушенные стоны раненых. Некоторые покорно молчали и смотрели на меня смиренным взглядом. У этих - так называемые хорошие раны. А других ждал скорый конец, о чем свидетельствовали хриплое дыхание и кровавая рвота. Выйдя на улицу под дождь, я испытал странное чувство облегчения, будто очнулся от кошмарного сна.

В другой избе у свечки переругивались старый пастух с бабкой. Немцы угнали у них сына с дочерью. Дед, кряхтя и тяжело дыша, вышел с нами во двор и показал, как идти дальше. Прямо перед нами виднелась обрывистая вершина горы Осиковой. Марко совсем устал, его мучил кашель. По дороге он признался мне, что в свое время переболел туберкулезом. Преодеть Осикову оказалось нелегко, но Марко держался молодцом.

В восемь часов утра мы были на месте. Я доложил генералу о прибытии как раз в тот момент, когда он садился верхом на коня. Генерал сказал, что он уже не надеялся на мой приход. Опоздай я на несколько минут и уже не застал бы его на месте. Тогда мне вряд ли бы удалось найти дорогу на НП, находившийся далеко впереди. Это затруднило бы мне организовать бой артиллерии по захвату плацдарма в районе Строчина. Таким образом, наш туристский поход оказался успешным. Он был примером удачной ориентировки на местности в самых тяжелых условиях.

После операции мне пришлось на несколько дней возвратиться в Грибов. Ехал я туда верхом на коне и по дороге решил посмотреть, где мы шли с Марко ночью. Каково же было мое изумление, когда на дощечке посреди поля, принятой мною за указатель дорог, я прочитал: "Мины". Такие же таблички виднелись и в других местах. Следы нашей обуви не оставляли сомнения в том, что мы шли ночью по заминированному полю. У Марко, видать, был неплохой ангел-хранитель...

Фосфор против чехословацких воинов

Достигнув в ходе преследования противника рубежа реки Ондава, мы остановились, поскольку уже не имели достаточных сил для ее форсирования на широком фронте. Командующий 38-й армией приказал провести на узком участке в полосе корпуса разведку боем, чтобы установить прочность обороны немцев за рекой. Это была непростая задача. Дело в том, что к этому времени к Ондаве подошли лишь пехотинцы, преодолев заминированные участки и форсировав водные рубежи. Артиллерия осталась сзади перед разрушенными мостами и в заболоченной местности, поэтому командир корпуса обратился к командующему армией генерал-полковнику Москаленко с просьбой перенести наступательную операцию на одни сутки.

В ту памятную ночь на 29 ноября мы, кто как мог, бодрствовали в сельской избе в Виславе. Генералы Свобода и Клапалек подремали сначала сидя, а потом прилегли немного на постель из соломы. Мне не удавалось заснуть, хотя свет керосиновой лампы и усталость нагоняли дремоту. Придут ли вовремя батареи? Сможет ли артиллерия всей своей мощью поддержать тяжелый бой пехоты по форсированию реки? Подобные беспокойные мысли то и дело приходили в голову. Вспомнилось, с каким явным неудовольствием командир корпуса выслушал мое сообщение о том, что орудия и машины с боеприпасами торчат на дорогах в грязи, поэтому нет гарантии, что они вовремя придут на огневые позиции. Но повлиять на создавшуюся обстановку было не в моих силах. Утром мы с облегчением вздохнули: обоим полкам 3-й бригады удалось вытащить из трясины большинство орудий и выйти в районы огневых позиций.

Разведку боем намечалось провести в том месте, где Ондава, стиснутая высотами, образует узкое ущелье - на половине пути из Свидника в Строчин. Река омывает здесь подножие лесистой высоты 230 с красноречивым названием Каштел{10}. Высота тут круто спускается к реке и заканчивается обрывом. Позже он оказался серьезной преградой на пути чехословацкой пехоты к господствующей высоте. По плану взятие вершины создало бы выгодный плацдарм для развития успеха.