У меня все плыло перед глазами. Последние мои слова были полуправдой. За многие годы разлуки я почти не вспоминала о братьях. Другие безчисленные занятия отвлекали меня от этого… Но я помнила их, пусть бессознательно, не отдавая себе отчета, но все-таки помнила!

– Послушайте, лаццарони, – сказала я. – Нашу мать звали Джульетта, так? Если вы будете отрицать это, значит, я сошла с ума. Нас было шестеро детей. Я – самая младшая… Вы же не станете возражать против этого?

Они снова недоуменно переглянулись.

– Мне очень жаль, что вы не помните. Или притворяетесь. Но я-то ничего не выдумываю. От выдумок мне нет никакой пользы… Я просто встретила вас, обрадовалась встрече и подумала, что наше прошлое, возможно, вернется… Мы были бедны, но любили друг друга, правда? Мы жили так дружно. А теперь у меня складывается впечатление, что вы просто не хотите меня узнавать, вот и все.

– Святая пятница! – проговорил Антонио. – Тысяча чертей! Она многое знает о нашем прошлом, как будто это и впрямь Ритта.

– Ну вот, – проговорила я радостно. – Наконец-то!

– Как же ты оказалась здесь, в такой дали от Европы? Что с тобой? Кто твой муж?

– Господин Пьомбино, – вмешалась Селина, – вообще-то при такой встрече полагается обнять и поцеловать сестру.

Антонио потер рукой подбородок и нерешительно взглянул на меня.

– Гм, – пробормотал он в замешательстве. – Если это Ритта, то она стала совсем не такой, какой была в детстве… Она нынче взрослая дама, и имя у нее какое-то французское… Могу ли я обнять ее?

– О, что за глупости! Разве я не такая же для вас?

– В таком случае… – проговорил Антонио.

Он ступил шаг ко мне, протянул руки. И в это мгновение громкий крик сорвался с моих губ. Боль пронзила тело, заставила согнуться. Схватка была такой бурной и мучительной, что я не устояла на ногах и, тщетно цепляясь руками за Антонио, упала на землю.

Я поняла, что у меня начались роды.

Глава вторая

Жанно

1

–– Не падайте духом, мадам. Потерпите, – слышала я над собой успокаивающий женский голос и в который раз собирала все силы для терпения. Однако мне становилось еще больнее.

Сначала я громко кричала, но потом, заметив, что в комнате, где я нахожусь, присутствуют совершенно незнакомые мне женщины, я стала сдерживаться: кричать в их присутствии мне было стыдно. Странно, но даже в эти минуты меня не покинула стеснительность… Вот уже несколько часов я ни разу не закричала, а только мучительно стонала и кусала губы до крови. Схватки следовали одна за другой, рвущая боль мутила рассудок.

«Кажется, я сейчас умру, – мелькнула у меня мысль в ответ на эти слова, – никто не в силах вынести такое».

– Ну, еще немного, мадам! Все идет как нельзя лучше.

Эти возгласы ужасно раздражали меня. Кажется, от них я страдала еще более мучительно, чем от боли.

– Г-господи… да замолчите вы наконец, – с усилием выдохнула я, сознавая, что моих стонов все равно никто не поймет. Я чувствовала, что вот-вот разорвусь надвое.

– Уже двенадцатый час кряду… Хорошо ли это, Фаншон?

– Нет. Но я надеюсь за благополучный исход.

Никогда раньше, мечтая о ребенке, я не могла представить себе и десятой доли тех мучений, которые терпела сейчас. Все болезни, мигрени и нездоровья, пережитые раньше, не стоили одной минуты родовых мук.

И эта мерзкая, страшная боль, казалось, усиливалась с каждым мгновением; я уже не могла понять, каким образом выдерживаю ее и не умираю.

– Дышите глубже! Ну, совсем немного осталось, поднатужьтесь!

Дыхание у меня перехватило и, выгнувшись всем телом, я отчаянно вскрикнула, ощутив, как часть моей плоти, что-то крошечное и родное с невыносимой болью отрывается от меня. Руки повитухи подхватили его. Я услышала пронзительный детский крик – отчаянный, требовательный, громкий, а минуту спустя увидела на руках женщины крохотный красный комочек плоти. Смешной, скользкий, некрасивый…

Невероятное облегчение разлилось по телу. Я уже не слышала вокруг себя суеты, женских голосов, беготни служанок, носивших горячую воду. Я с безумной радостью осознавала, что боль уже не терзает меня, что я могу успокоиться, отдохнуть от того, что со мной было.

Последним, что пробилось к моему сознанию, было слово «мальчик», тихо произнесенное повитухой. Больше я ничего не помнила. Я то ли забылась, то ли уснула…

Теплая трава ласково щекотала мои босые ноги. Я будто бежала по бескрайним холмам Тосканы, по тропе, петляющей между виноградниками и апельсиновыми рощами.

В воздухе сладко пахло клубникой и лимонами, призывно расцветали розы в саду графа Лодовико дель Катти, дерзко соперничали с ними огромные красноголовые маки, плыли в синем небе белые облака.

Мне явилась Нунча, – старая, грузная, окутанная золотистой мглой сна.

– Давно же мы не виделись, Ритта.

– Я всегда помнила о тебе, дорогая.

– Теперь вас стало больше, не так ли?

– Да. Теперь у тебя есть правнук…

Я очнулась, чувствуя ужасную слабость в теле. Почему мне вспомнилась Тоскана? Где я нахожусь – в Париже или на Мартинике?

Чьи-то руки ласково гладили мои волосы, – влажные, спутанные, беспорядочно рассыпавшиеся по смятой подушке.

– Как она устала, – произнес женский голос. – Бедняжка! Ей действительно пришлось нелегко.

Я открыла глаза. Селина сидела на краешке моей постели, держа в руках миску с чистой водой и полотенце. Она стала умывать меня, и я, подавшись вперед, обнаружила, что малейшее движение вызывает у меня боль. Казалось, что внутри я все еще словно разорвана надвое. Селина осторожно помогла мне приподняться, подложив мне под спину подушки.

– Как же мне больно! Неужели все это никогда не кончится?!

– Фаншон сказала, что вам придется пролежать в постели две несколько дней.

– Но почему мне так больно, ведь роды уже позади?

– Да, позади, но их последствия не так быстро проходят. Благодарите Бога, мадам! Роды у вас были непростые.

– Но где же мальчик, который у меня родился? Где он? – допытывалась я нетерпеливо.

Селина не скрывала своего удивления.

– Вы знаете, кто у вас родился? Мне показалось, Фаншон сказала это совсем тихо, а вы были в беспамятстве.

Я предпочла промолчать. Мне всегда было известно, что у меня будет мальчик, я знала это с того времени, как поняла, что беременна!

– Принесите мне ребенка, Селина!

– Нет, мадам, сначала я приведу вас в порядок.

Она умыла меня, смочив тонкое полотенце в воде, жесткой щеткой причесала мои растрепанные волосы.

– Ну, так где же сейчас мой сын?

– Он у кормилицы, мадам, у негритянки Жасмины.

Это сообщение возмутило меня до крайности.

– Да вы просто с ума сошли – отдать моего сына кормилице! Я бы показала вам, как забирать у меня ребенка, если бы могла подняться! У моего сына есть я. Он всегда будет рядом со мной.

– Разве вы думаете сами кормить его?

– Разумеется! – заявила я твердо. – А как же иначе!

– Дамы вашего круга обычно не делают этого.

Я не желала ничего слышать о «дамах моего круга». Грудь у меня щемило от прилива молока, казалось, оно готово брызнуть. Я полагала, что лучше отдать его ребенку, чем туго перевязывать грудь бинтами.

– Принесите мне его, и немедленно!

– Успокойтесь. Ваш маленький Жан скоро будет у вас.

– Мой маленький Жан?

– Да, мадам, священник окрестил его два часа назад. Он прибавил еще несколько имен, но я уж только это запомнила.

Я радостно вздохнула и тут же снова потребовала:

– Тем более я хочу его видеть, и как можно скорее!

Селина, впрочем, не торопилась и вышла из комнаты с непозволительной, на мой взгляд, неспешностью. Меня охватило небывалое волнение. Я вся дрожала от слабости, голова у меня кружилась, и я побаивалась, что потеряю сознание.

– Ах, не уроните его! – вскрикнула я, едва увидев на руках Селины крошечный сверток.

В нем, в этом свертке, была сейчас вся моя жизнь. Незримые, но неразрывные нити тянулись от меня к ребенку, мне хотелось и плакать, и смеяться одновременно, я забыла о боли и слабости, я готова была пережить их вновь, лишь бы всегда быть такой счастливой, как нынче. «Как хорошо, что Селина держит малыша так нежно и бережно… я так благодарна ей!»