Пока я добиралась до площади Фрунзе, то ли от таблеток, то ли от свежего воздуха, мне стало значительно лучше. В маршрутке я лыбилась не переставая, воображая себе, что впереди только хорошее. Но впереди оказалась пробка, в которой мы простояли битых сорок минут. Когда я добралась до места, на остановке меня ждала только та самая Марина из «контакта». На ней были дутая розовая куртка, джинсы и резиновые сапоги.

– Опаздываешь, – буркнула она, – Пошли. Мне объяснили, как добраться.

Неприветливая и хмурая, как всегда. Как будто и не было этих тринадцати лет.

Мы шли минут двадцать. Воздух пах хвоей и листьями. Наверное, это чудесно, жить на природе, вдали от загазованного, заваленного мусором города. Видеть за окном зеленые сосны…

– Нам сюда, – Марина отворила тяжелые металлические ворота и у меня отвалилась челюсть.

Это дача?! Настоящий особняк в три этажа! Да я такие только в кино видела!

Навстречу нам по мощеной красной плиткой дорожке шел Женька, которого я сразу узнала, хотя он сильно изменился: потерял волосы, приобрел брюшко. В его ухе сверкала золотая сережка, да и улыбнулся он как заправский пират.

– Сонька! – вскричал он, притискивая меня к себе так крепко, будто друзей лучше во всем мире не было, – Ну ты вообще! А была вот такая корова!

А он мне запомнился тихим, вежливым, незаметным мальчиком… Несмотря на сомнительность комплимента, я улыбнулась.

– Тебе, я смотрю, тоже есть чем похвастаться.

– Да живем помаленьку, – на пути к дому он болтал без умолку, – Производство у нас, совместно с французами. Медтехника. Че мы с тобой столько не виделись? У тебя, небось, то мужики, то Греция-Италия, то на работе завал?

– Да как-то то одно, то другое.

То герпес, то сопли, то ноготь сломался. Я споткнулась и подумала, что мне надо следить за походкой, а то плетусь, как побитая собака. Господи, как людям удается столько зарабатывать? Что-то делают, чего-то добиваются, я только сижу в своем офисе, старею и жирею, пока жизнь проходит мимо.

Мы вошли в дом, в комнату, заставленную плетеными стульями и цветочными горшками, и все присутствующие уставились на меня так, как будто я побрилась налысо или еще что поинтереснее.

– П-привет, – я робко растянула губы, пытаясь придать себе радостный вид.

– Соня? – неуверенно произнес кто-то, – Острова?

– Да, это я, – я все еще не понимала, почему на меня так смотрят.

– Килограмм двадцать, не меньше, да? – предположил Женя.

– Если вспомнить мой школьный вес, разница пятнадцать, максимум, – возразила я, и тут до меня дошло. Я не любила свои фотографии, нигде их не выкладывала, а на аватаре в «контакте» у меня стоял кот. Народ ожидал увидеть тетку килограмм под девяносто, и тут пришла я, вся такая стройная, на контрасте с их ожиданиями. Почувствовав себя привлекательной, я горделиво расправила плечи и улыбнулась уже искренне. Не такая уж я и неудачница! Если конечно, не считать того факта, что далеко не все в школьном возрасте походили на комок жира…

– Садись, – мне придвинули стул, и, обернувшись, я увидела Федю. Он ни заматерел, ни обрюзг, просто повзрослел, оставшись тем же милым парнем с песочного цвета волосами (даже прическа та же!). В школе он не отличался интеллектуальными качествами или спортивными талантами, но зато был душой каждой вечеринки, и его все любили. Я, как человек, которого никуда не звали, с ним особо не общалась, но сейчас он улыбался мне широко и искренне, и я ответила ему улыбкой.

Сняв куртку и усевшись, я принялась рассматривать окружающих, стараясь делать это не слишком откровенно, даже если остальные занимались тем же самым. Всего собралось человек пятнадцать. Большинство изменились очень сильно, только нашу отличницу Ольгу Кораблеву как законсервировали: непроницаемые холодные глаза за бликующими стеклами очков, темные гладкие волосы до плеч и вздернутый нос над неизменно сжатыми губами. На коленях у нее была сумка, похожая на дипломат 60-х годов, и она держала ее так, как будто поставила перед нами стену. Яночка, наша умница, красавица, очень постарела, и ее некогда золотистые волосы теперь казались бесцветными. Она вяло отпивала вино из стакана, хотя кроме нее пока никто не пил, и мне стало как-то не по себе. Максим, которому бесцветные ресницы и волосы, а также красный аллергичный нос придавали сходство с крысой-альбиносом, сейчас выглядел загоревшим и подтянутым, молодец (позже я узнала, что он работает тренером по фитнесу). Исмаил неохотно оторвал взгляд от своего планшета и кивнул мне. Я порадовалась, что во взрослой жизни он хоть как-то социализировался – прежде он бы даже и не заметил, что я пришла, только смотрел бы не в планшет, а в книгу. Леночка Озерова, хоть и набрала килограмм семь, была все той же смешливой очаровательной блондинкой, и ее полуметровые ресницы походили на крылья бабочек. Она так и вилась вокруг пришедшего с ней вальяжного молодого человека в джинсовом костюме, и складывалось впечатление, что нам всем следовало бы выйти, оставив этих двоих наедине, прежде чем они потеряют последнюю сдержанность. Еще несколько лиц казались смутно знакомыми, а бородатого здоровяка я вообще не смогла вспомнить… Ваньки Венкина, к моей великой радости, не было. От этого человека ничего хорошего не жди.

Только мне удалось расслабиться и почувствовать себя относительно уютно в своем плетеном кресле с подушками, как свет вдруг померк для меня, оставшись где-то за грудой обтянутой блестящей сиреневой тканью плоти. В мои ноздри ударил сильный запах духов, и, уже понимая, что это начало конца, я подняла взгляд и увидела ее. Ксению Лопыреву. Мои страх и ненависть в школе № 119.

Наше знакомство состоялось в девятом классе, когда она перевелась к нам из другой школы. Она была такая симпатичная девушка, с прекрасными темными кудрявыми волосами, да еще и в туфлях на высоченных шпильках, которые меня довели бы только до травмопункта.

– Привет, – сказала я, – У тебя так красиво накрашены глаза.

И тогда она посмотрела на меня как на самую отвратительную, самую вонючую кучу навоза в округе.

Тот ее взгляд сошел бы за дружелюбный, если сравнить его с тем, которым она наградила меня сейчас. Он сочился чистой ненавистью. Так моя мать смотрит на подростков, обжимающихся в общественном транспорте. Казалось, запали, и эта злоба будет гореть синим пламенем, как абсент.

– Эээ… Ксения? Добрый вечер, – пропищала я.

Не удостоив меня ответом, она отошла и села, раздраженно покачивая ногой, а мои смятые легкие получили возможность расправиться. В комнате повисла странная, напряженная тишина, в которой был отчетливо слышен звон моих нервов. «Когда она успела так подурнеть?», – с ужасом спрашивала я себя. Кудрявые волосы теперь походили на щетку, опухшее, располневшее лицо потеряло вместе с четкостью линий всю свою миловидность, и яркая помада не могла отвлечь от глубоких вертикальных морщин по уголкам губ. С талии Ксении свисали валики жира, да и вся ее фигура стала массивной, приобрела почти квадратную форму.

Веселый тенорок Женьки вывел нас из ступора.

– Если все в сборе, чего же мы сидим? У меня только водки два ящика и жратвы человек на тридцать. Кто мне поможет на кухне?

– Я! – даже если бы он звал помочь закопать труп, я бы составила ему компанию, лишь бы не сидеть здесь, нервно ежась.

– Ну у Ксеньки и жопень, – шепнул мне Женька на кухне, – Я слышал, она в разводе, да еще и с работы недавно вышибли, а все строит из себя невесть что, как будто получится обмануть людей.

Может, Женька и был прав, но я все же подумала, что ему бы поменьше следить за чужим весом и подумать о собственном.

Заготовился он, действительно, весьма основательно, и мне стало стыдно за себя и нас всех, пришедших на готовое. Мы перетаскали в комнату буженину, жаркое, жареную курятину, запеченный картофель, салаты, фрукты в фарфоровых посудинах, изображающих лебедей. Еда пахла сногсшибательно, что я уловила даже с моим плохо функционирующим носом. Но больше меня интересовал алкоголь. Я надеялась, он поможет мне снять напряжение.