Монти открыл пасть и сжал зубы на ремне.

— Эй?

Он посмотрел на меня, выплюнул ремень и растянулся на сиденье, едва не включив аварийный тормоз. Нам бы тогда пришлось непросто, но что поделаешь — при поездках с Монти всего можно ожидать. Однажды он выскочил из машины, чтобы укусить колесо бульдозера. И укусил. Он даже быстро пришел в себя — едва я развернулся, скрежеща шинами, чтобы вернуться к месту инцидента, он уже тащился ко мне, слегка пошатываясь, но с таким выражением на морде, словно говорил: «Ты видел, как я его? Видел?» В другой раз он сел в автобус на парковке у смотровой площадки и уехал в сторону Канады, и я гнался за автобусом почти сорок километров.

Монти Пайтон поддерживал во мне необходимый уровень бдительности.

Я взял трубку.

— Номер из каталога: управление полиции. — Послышалось несколько гудков, затем ответил какой-то дежурный. — Говорит Оуэн Йитс. Бен Баген сегодня на месте?

— К сожалению, он в отпуске. Его замещает…

— Нет, спасибо. А может быть… — Я на секунду задумался. — Когда он вернется?

— Его отпуск только что начался, вчера.

— Ясно… Ладно, спасибо.

Я отключился. В голове у меня было пусто. Черт побери, все мои контакты зависли. Я год с ними не связывался, а теперь связаться мне было не с кем. Ведь не подключать же к делу ЦБР! Ощущение пустоты и безнадежности обрушилось на меня тяжким бременем. Свернув в поперечную улицу, я поехал в сторону парка. Я не был там уже несколько лет, не кормил лебедей, не покупал маленьких пакетиков героина для информатора, который погиб наверняка из-за того, что кому-то стало известно о наших отношениях… Зачем я туда ехал? Я остановился.

— Хай Мейсон, — сказал я в телефонную трубку, а увидев на мониторе удивленную Сару, широко улыбнулся: — Привет, Сара. Я знал, что ты там до сих пор работаешь, поскольку постоянно вижу вашу газету в продаже.

— Не может быть! — Она хлопнула в ладоши. — Кто нас навестил! Ну-ну… Пожалуй, соединю тебя с шефом, дело наверняка важное.

Она послала мне улыбку, а шефу — сигнал. Он не включил изображение — наверняка пожирал свой вегетарианский ланч.

— Привет, это Оуэн. Слушай, Хай, у тебя были какие-нибудь интересные тексты о снах?

Мне ответила тишина. Несколько секунд спустя Хай тактично кашлянул.

— Привет, блудный сын. — Он отхлебнул какой-то жидкости, в трубке громко булькнуло. — О снах? Гм… О снах — в каком контексте: убитые во сне? Убивающие во сне? Спящие охранники в музеях? Изнасилование в состоянии транса?

— Нет, нет! Просто — обычные сны. Ну, знаешь — сонники, толкователи… Какие-нибудь научные исследования? Вообще есть такая научная дисциплина? Есть специалисты? Кто они — психологи?

— Погоди! Ты что? Сразу столько вопросов… — Он причмокнул. — Наверняка есть спецы, даже что-то мне такое припоминается, спрошу… Ага, знаю, кого спрошу! Ладно, а что касается снов и их толкования… Ничего не могу вспомнить… гм…

— Что, не помогает вегетарианская диета? — съязвил я.

— Помогает. Много от чего помогает. Ты тоже был бы посвежее, если бы поменьше увлекался мясом трупов, теплым, пахнущим кровью…

— Поклонник травоядных!

— А что в этом плохого?

— Ничего, только, объедаясь зеленью, ты отбираешь еду у своих любимцев! Ты не подумал, что какая-нибудь антилопа умирает без горстки своей любимой травы, которую ты сейчас как раз пережевываешь?

Он немного помолчал, потом захихикал:

— Глупости! Так что — сны?

— Да, сны.

— И ничего больше?

— Пока — ничего.

— Ладно. Как только у меня что-нибудь будет — дам знать.

— Спасибо, пока!

Некоторое время я лениво размышлял над дальнейшими планами, затем поехал за Пимой. Мы не выходили на поле для гольфа: нам было запрещено там появляться с тех пор, как Монти помочился в шестую лунку, незадолго до того, как в нее положил мяч вице-президент корпорации «Йолги», а тот не отличался особой выдержкой.

Мы сели возле девятнадцатой лунки, и, прежде чем я успел выпить вторую банку «Яка», пришла Пима. Довольная, как всегда, когда выигрывала у более молодой и симпатичной Гамайель. Я угостил ее пивом и пригласил пообедать в «Коста Марина». Пока мы ехали, я рассказал обо всём, что произошло, начиная с визита миссис Гроддехаар. Обычно я никогда этого не делал — ну, почти никогда, — когда вел настоящие уголовные дела, но это дело было таким… и странным и смешным одновременно. Если это вообще можно было назвать делом.

— Знаешь что? — Пима взъерошила пальцами мои волосы. Непонятно почему этот жест всегда вызывал у Монти эйфорию; и на этот раз он вскочил на заднем сиденье и залаял так, что задрожали барабанные перепонки, а в висках отдалось болезненное эхо. Что так возбуждает пса в этом жесте? Звук трения подушечек пальцев о кожу головы? — Всё это настолько нескладно, что может оказаться… — Она пожала плечами. — Для тебя это наверняка не дело, для тебя — детектива, но для тебя — писателя… — Она снова пожала плечами.

Мне показалось, что она хотела добавить: «Писателя, находящегося в творческом тупике».

— Может быть. Скажи лучше, что так возбуждает Монти, когда ты ерошишь мне волосы? Может, сделать так еще раз?

— Хочешь, чтобы он прыгнул к нам и снова сработала подушка?

— Он не приводил в действие подушку в машине, — терпеливо ответил я. — Он просто выскочил из-за угла и неожиданно бросился на передний бампер, будто хотел его укусить, а «бастаад» перепугался и включил пневмобампер.

— То есть, как я говорила, — подушку?

— Да, но ту, которая предохраняла машину. «Бастаад» испугался.

— Да уж, Монти разве испугаешь!

Словно понимая, о чем мы говорим, пес заскулил на заднем сиденье.

— Не будем плохо говорить о нем в его присутствии. Представляешь, как он может себя чувствовать?

Она ущипнула меня за бедро. Я тоже заскулил и замолчал.

Мы подъехали к заведению Тэддиуса. Пес отправился на задний двор навестить сестру и повозиться с костями, мы же уселись в отдельной кабинке и в течение часа сражались с паштетом, форелью в горчично-масляном соусе, кислым свекольником, потом была лазанья, а в завершение — тортик из мороженого. Честно говоря, за время обеда мне дважды хотелось его прервать, демонстрируя собственную силу воли, но Пима объяснила, что мы можем завтра с самого утра отправиться на озеро и провести там целый день, а это в любом случае восстановит кислотно-щелочное равновесие организма. Возражать я не стал. Мое равновесие было нарушено давным-давно, Пима же могла спокойно объедаться — на ее талию и бедра это никак не влияло.

Слегка осовевшие, мы возвращались домой. Монти сыто облизывался на заднем сиденье. Ему вдоволь доставалось костей и мясных обрезков, и он пользовался этой возможностью так, словно был трехглавым драконом.

— Интересно, как там ребят кормят… — тихо сказала Пима.

— Наверняка хорошо, — помолчав, ответил я. Мы ехали молча. Впервые мы расстались с нашим сыном столь надолго, на семнадцать дней, из которых прошло только шесть. Я открыл было рот, но не спросил Пиму, скучает ли она. Вместо этого я предложил послезавтра съездить навестить его в лагере. Предложение было принято с одобрением, но что-то в голосе Пимы заставляло предполагать, что она размышляла над ним уже пять дней, и если бы не я, самое позднее завтра сказала бы мне об этом либо завела разговор так, чтобы я предложил это сам.

Когда мы вошли в дом, я кое о чем вспомнил. Подойдя к лежанке Монти, я присел перед ним и со всей силы потер волосы пальцами.

— Ты не боишься… — начала Пима.

— Нет, ничего у меня не выпадет. Этот новый укрепитель волос, «ИКО-двенадцать», стоит своих денег. Волосы у меня теперь как проволока. Никогда не были крепче.

Я посмотрел на пса. Он с некоторым интересом смотрел на меня. Я повторил процедуру. Монти вскочил и уставился на меня, наклонив голову. Я потер волосы еще раз. Теперь он забеспокоился, но странным образом — приподнял верхнюю губу, в горле у него задрожала какая-то струна. Я не стал его больше волновать, погладил по голове и пошел в гостиную. По пути ко мне присоединилась Феба. Она толкнула меня носом в руку и тихо заскулила. Я растерянно посмотрел на Пиму.