II

   Этот ручеёк Мира навестила дважды. Вчера - случайно, теперь же нарочно высматривая и боясь проглядеть. Лишь когда из-за бархана показались рыжие от пыли кусты, она перевела дух и обернулась.

   Шаш отставал. За последний час она оторвалась почти на милю, а значит, имела несколько лишних минут. Освободившись от лямки, Мира оставила рондаш и побежала к ручью. Она продралась через жёсткие колючие ветки, сорвала с головы пустынный платок и прильнула к воде. Было трудно напиться, не подняв песчаную муть. Затем она вспомнила о фляге.

   Шустрая ящерка-землеройка шмыгнула мимо, и Мира представила, как вкусно было бы зажарить такую на огне. Пока наполялась фляга, она выводила буквы на влажном песке у ручья. Без всякого смысла - просто вспоминая уроки Гилта и думая о том, как хорошо им было, как спокойно вместе...

   Поняв, что фляга давно полна, Мира вздрогнула и поднялась. Шаш был в каких-нибудь ста шагах и, того хуже, двигался не к ней, а напрямик к золотому щиту, словно птица-сорока, манимая яркой безделицей.

   Мира выхватила короткий ивовый лук, наложила стрелу, принялась дышать глубоко и ровно. Стон тетивы пришёлся между ударами сердца.

   Стрела угодила аккурат в щель доспеха, но звук был таким, будто под панцирем, под тяжёлым забралом уже и не было плоти - лишь чёрный камень обсидиан.

   Вчерашние стрелы тратились так же. Впустую.

   Проклиная себя за надежду, Мира поспешила назад. Рондаш ждал, призывно поблескивая на полуденном солнце. Этой ночью, впервые коснувшись его, узнав его тяжесть, она подумала было, что не сдвинет столько золота с места. К счастью, она ошибалась. Теперь же, напившись, она ощутила, что способна уйти от птиценогого Шаша на милю, на две, а может, и больше.

   Когда она продолжила путь, Шаш подошёл совсем близко. Его панцирь, начищенный ветром и красным песком, - она заметила только теперь - был украшен гравюрами: сценами давних, неизвестных ей битв.

⁂

   На рисунках Гилта прелестным было всё: травы, пейзажи - а уж тем более Лу. Налюбовавшись собой, та перевернула альбомный лист. С другой его стороны виднелся тонкий набросок: тройной изогнутый ствол, увенчанный раскидистой кроной.

   - Это же... это... - Луми поджала губы, недовольная собой от забытого слова, и обратила к Гилту вопрошающие голубые глаза.

   - Эсферос, - он посмотрел вниз, на Каменное Древо.

   - Наш хранитель, - кивнула Луми.

   Гилт нахмурился, точно желая возразить, но передумал и вернулся к рисунку.

   Мира привалилась спиной к вязанке ароматного сухотравья. Она знала, чем раздосадован Гилт, но, как и он, решила смолчать и теперь разглядывала причудливое облако, заложив за голову руки и посасывая сладкий стебелёк.

   Луми не могла знать всего, что знала старшая сестра, но её чуткая натура уловила повисшее в воздухе напряжение.

   - Бабушка говорит, ты ненавидишь колоссов, - сказала она.

   Гилт отозвался не сразу.

   - Вовсе нет. Просто... - он помедлил ещё, решая, похоже, какой именно из сестёр собирается ответить.

   - Колоссы мешают его "просвещению", - вставила старшая.

   - Их время прошло, - он произнёс. - Создатель не хочет, чтобы мы уповали на вещи, которые не в силах понять. Вместо чудес он дал нам вот это.

   Гилт указал пальцем на свою голову. Луми непонимающе моргнула.

   - Сальные волосы, - подсказала сестра.

   - Колоссы и люди, я верю, однажды смогут жить рядом - но только как равные. В истории великого исхода сказано: многие колоссы сами понимали, что им пора уйти.

   В подтверждение этих слов Гилт продемонстрировал старую потрёпанную книжку. И тут же об этом пожалел.

   - Почитай немного! Ну почитай, а? - Луми хитро прищурилась: - Или я скажу бабушке Танар, чем вы двое занимались, пока думали, что меня нет.

   Мира прыснула, выплюнув пожёванный стебелёк.

   - Давай, - сказала она Гилту, нарушив недолгую тишину, - я тоже хочу послушать.

   Мира вновь рассматривала облака и потому не была уверена, что в ту короткую заминку Гилт действительно просил её одобрения как старшей сестры, - но так было бы, пожалуй, правильно, и когда он начал рассказ, она решила, что не ошиблась.

III

   Красные пески не терпят легкомысленного к себе отношения. Пустошь может выглядеть невинной, но стоит только забыться, допустить оплошность, пренебречь любым из великого множества правил - как останешься тут насовсем.

   Мира знала это, но всё равно ошиблась. Первый раз - когда решила, что измождённое тело простит ей новый отчаянный темп. Второй - стянув со вспотевшей головы бурый от пыли пустынный платок.