...тогда обратились они к небу, и разверзлось небо, и было сказано им:

  "Взойдите на небо, и пусть, где вы были, настанет царство людей".

  (Воззвание к колоссам, 1247)

I

   Он шёл за ней следом, его звали Шаш.

   Старый Шаш, безумец-Шаш - он теперь только и жил, ей казалось, чтобы идти за ней, и без своей этой цели давно бы рассыпался в прах. Он шёл, смешно и страшно припадая на тонкие ноги, он - ровесник трёх веков. Говорят, что умерев, он обратится в чёрный камень: обсидианом станет его доспех и орлиные лапы, и он, словно мёртвый колосс, будет памятником себе самому. Но сейчас он шёл, и один его шаг стоил двух её.

   За его плечом качался грозный Нэн'Ашхар - клевец и молот, однажды свергший каменную львицу, стальной палач великого Орнлу.

   Шаш любил свой молот так же, как и свой бесценный щит - щит, который у него украли.

   ...Круглый рондаш был тяжёл для неё, и она волокла его за собой, тащила, привязав к себе скрученным в канат тряпьём. Щит оставлял на песке гладкую дорожку, а в золотой его глади играло яркое, совсем по-летнему жаркое солнце.

   Ей не нравилось это солнце. Оно успело согреть барханы до дрожащего марева, а Шаш всё шёл за ней, и если б чудовищный молот не гнул его к земле, если б не вязли в песке его странные птичьи ноги, он, без сомнений, уже настиг бы её.

   Её звали Мирой, она видела пятнадцать вёсен. Порой ей казалось, что их прошло куда больше, но бабушка Танар считала каждую, и не было причин ей не верить.

⁂

   Бабушка Танар измельчает в ступке сушёные травы, в доме пахнет ромашкой и тмином. Гилт-растяпа смотрит и мотает на ус. Малышка Луми не умеет молчать:

   - Что это? А это что?

   - То остроцвет, его не трогай, - объясняет Танар. - А это свист-трава: на ветру она свистит и пугает коз.

   Луми берёт резной длинный лист и дует что есть силы. Никакого свиста. Обманула бабушка Танар? А чего она тогда ухмыляется?

   Мира и Луми - сёстры. Гилт - странный парень из странного места. Ещё тем летом он приехал на повозке из "города", где большие каменные дома и где, куда ни плюнь, всюду "посвещение".

   - Просвещение, - вечно поправляет он.

   - Зануда! - вечно сердится Мира.

   Она ни разу не видела город и поначалу не верила Гилтовым байкам: что ходит он в "университет" с громадными колоннами, и что тамошний старейшина, "ректор", послал его сюда, дабы он учился. Зачем, спрашивается, нужен университет с колоннами, если учиться надо здесь?

   - Ваш край известен опытными травниками, - объясняет Гилт. - А теория, нас учат, мертва без практики.

   Вскоре Мира поняла смысл этих слов.

   Гилт-из-Университета был умён, но умён как-то однобоко. Он мог читать книги на сложном языке (и, похоже, прочёл их немало), но при этом даже не знал, что остроцвет нельзя рвать голыми руками: будут волдыри!

   Свист-траву и волчий зев он называл странными напыщенными именами. Это потому, он пояснял, что в другом месте ту же самую траву могут звать иначе, и чтобы не запутаться, для каждой выдумано по мудрёному слову. Наверное, думала Мира, это всё изобрели такие же горе-умники, как он.

   Первое время Гилта порывались задирать два рыбацких сына. В конце концов Мира не выдержала и отделала их, и с того дня взялась учить его драться. Боец на палках из Гилта выходил пропащий, но Мира здраво рассудила, что лук для него - дело вовсе безнадёжное. Она-то первую стрелу пустила в детстве, когда ей было вёсен пять, как сейчас малышке Лу.

   По вечерам Гилт любил взобраться на одну из ближних невысоких скал. Сельская равнина, почти полностью окружённая ими, лежала будто в сложенных ладонях - защищённая от красных песков с юга, отделённая длинным озером с севера.

   В свой журнал он срисовывал редкие травы, записывал что-то на учёном языке. Однажды Мира заглянула туда - и нашла на последней странице собственный портрет, только с вызывающе распущенными волосами. Рисунок ей жутко понравился, но блюдя приличия она всё же вздула Гилта на ближайшей тренировке.

   После ухаживая за ним, она отметила его редкую стойкость: субтильный с виду, он тем не менее обладал какой-то внутренней силой, разительно отличаясь этим и от рыбацких сыновей, и даже от внука старосты Илая, в которого Мира, смешно сказать, раньше считала себя влюблённой. Жажда знаний Гилта не ведала границ. Хотел ли он стать лучшим травником на земле или же просто донести до всех на свете своё просвещение, Мира не знала.

   Единственным, к чему Гилт относился без искры в глазах, было Каменное Древо.

   - Колосс, - говорил он.

   - Божество, - с придыханием шептала бабушка.

   - Хранитель наш, Эсфе́рос, - повторял староста Илай.

   Мало кто кроме старосты умел общаться с Древом. Оно возвышалось над прочими деревьями и скатами крыш и было бы первым, что заметит случайный путник, пролегай сквозь селение какие-нибудь пути.