- Замолчи глупая женщина! И чтобы я больше этого не слышал! Грязные сплетни все это.

  Когда сваты пришли второй раз, Тимур принял хадак - шелковый шарф.

  Борачин, узнав о свадьбе, заупрямилась:

  - Не выйду за него! У меня уже есть жених, я люблю его, вы знали об этом!

  - Какой он жених, - говорила мать, - за столько лет не посватался? И не можем мы противиться Золотому роду!

  Боракчин схватила кожаный сосуд для айрага 6, горстку ааруула 7 выбежала из юрты, оседлала коня. Хотела запрыгнуть на него, но Тимур взял за рукой за поводья.

  - Куда собралась? Одна, посреди степи, погибнешь.

  - Пусть. Но не пойду замуж силой!

  - Знаешь, дочь, в жизни не всегда все выходит по нашей воле. Мы часто жертвуем своими желаниями ради семьи, рода, целого народа. Я могу прямо сейчас послать человека к Джучи, чтобы передал мой отказ. Твой отец своей кровью заслужил звание тысячника и багатура, а что будет после такой дерзости? Джучи и Бату будут сомневаться в моей верности, а как люди будут на нас смотреть? И не забывай, Боракчин, откуда ты родом. Ты можешь изменить судьбу твоего народа - тех немногих, что спаслись чудом от резни, сейчас они боголы, живущие со страхом за свою жизнь.

  - Мне их судьба безразлична, заслужили ее, - сказала Боракчин пренебрежительным тоном. - Они - чужое мне племя. Я - монголка, а не татарка! Монголка!

  - Но это твоя кровь! Ты можешь не признавать свой род сколько угодно, н их кровь в тебе течь не перестанет.

  Боракчин запрыгнула на коня и ускакала.

  - Куда поехала!! - кричала Баярма. Погибнет!

  - Оставь ее, - сказал муж тихим спокойным голосом. - Она вернется.

  Весь вечер проскакала Боракчин по берегу реки, совсем загнала коня. Нет, она не плакала, она злилась на судьбу. Как ни пыталась походить на мужчину, родилась деочкой - не избежать женской доли - выйти замуж по воле родителей. Вернулась в юрту к ночи.

  - Благодари Тенгри, что сохранил тебе жизнь, а то могли и волки в темноте загрызть! - ругалась Баярма.

  - Да лучше бы волки загрызли!

  Служанки надевали на Боракчин свадебный дээл из ярко-красного шелка, подпоясанный длинным широким узорчатым кушаком, заплели две косы, что называлось "разделить черные волосы", надели украшение невесты - суйх, длинные серьги из червонного золота, украшены бирюзой, кораллами и жемчугом. Невеста сидела с отсутствующим взглядом, как будто не ее свадьба, не ее жизнь, и не на нее суйх надевают. Гости из овога, или рода, невесты сидели с правой стороны, а жениха с левой. Ели гости тихо, на монгольской свадьбе не шумят, женщины подавали бузы и борцоги двумя руками.

  Когда Боракчин увозили в ставку, родители совершили обряд призвания счастья - даллага: вышли из юрты вслед за ней, мать держала с руках ведро с молоком и кричала "Хурай, хурай!" - "да сбудется!".

  Когда закончилось празднество, жених и невеста сели на коней, да ускакали в ставку. Там они проехали верхом между двумя кострами, теперь им идти вдвоем о жизни сквозь огонь и воду, и не важно, как состоялись встреча и знакомство, все, что было до, значения уже не имело.

  Потом невеста должна была совершить поклон семейному очагу, бурхну Золотого рода, свекру, свекрови и другим старшим родственникам мужа. А так как у свекра, помимо свекрови было еще несколько жен, пришлось поклоняться поклоняться еще и им. Старшая жена Джучи Саркаду к тому времени скончалась, и вторая жена Уки, теперь свекровь Боракчи осталась в роли старшей. За день до торжества злые языки донесли Уки о татарском происхождении Боракчин. Пока кланялась, невеста видела взгляд Уки, полный злобы и презрения. Потом ей велели поклониться другой жене Джучи Хан-Султан, та сидела не в боктаг, а в покрывале, глядела своими огромными глазищами на Боракчин пристальным, изучающим взглядом. "Вот попала я" - думала она. За что же, Тенгри, так меня наказываешь? Стала бы женой простого человека, жила бы нормальной жизнью, без вражды". После поклонов она должна была соблюсти обычай избегания - не разговаривать и не встречаться с теми, кому поклонилась, а еще сидеть три дня в юрте мужа за занавеской.

  Наконец, остались они одни, и Боракчин откинула занавеску:

  - Хозяин. Дома, почему не спросили у меня, когда отправляли послов, хочу ли стать вашей женой, свободна ли я?! А у меня был жених, и я его любила, любила больше жизни! Ради своей похоти ломаете жизни людей, да покорает вас Вечное Небо!- кричала она со слезами, гневом и негодованием, а он сидел молча, задумавшись, глядя на очаг посредине юрты, держа в руках чашу с айрагом, и в ее сторону даже не смотрел.

  - Вместо свободы и счастья с возлюбленным, я теперь в семье, где будут все ненавидеть! Что вы молчите?! - негодовала Боракчин. А у мужа так и не отразилось на лице никаких эмоций: ни злобы, ни обиды, ни раскаяния.

  - Не важно, что было раньше, Небо нас соединило, лучше не противься небесной воле и прекрати истерики, - говорил он с улыбкой спокойным голосом. - Вон, огонь скоро потухнет, - указывал он взглядом на очаг, намекая, чтобы жена занялась своим делом. Сжимала Боракчин кулаки, так хотелось врезать этому худощавому, миловидному мальчишке с длинными косами, который был моложе ее на два года.

  Когда Бату навестил мать, она спросила, чуть не плача:

  - Почему ты мен обманул? Почему не сказал, что она татарка?

  - Матушка, никто вас не обманывал. Боракчин с младенчества воспитывалась в семье унгиратов, воспитывалась в монгольских обычаях, значит, она монголка.

  - Но кровь наших врагов никуда не делась! Если понравилась тебе девка, в чем проблема? Взял бы ее у отца как наложницу. Но ты сделал своей старшей женой татарку! И не боишься, что предаст? Ведь предательство в крови у ее племени.