Эти размышления привели меня к окончательному отказу от мясной пищи. Удивительно, но, вопреки прогнозам, я не «позеленела» вновь, не потеряла способность ходить и стоять – напротив, по мере очищения организма от токсинов и шлаков здоровье начало укрепляться, болезни отступили.

Однажды, возвращаясь из школы, я увидела на земле беспомощного воронёнка. Вид у птенца был жалкий: мокрый, нахохлившийся, он с трудом держался на лапках, а когда пытался шевелиться, его бросало из стороны в сторону. Вероятнее всего, вывалившись из гнезда, воронёнок ударился о землю. Взрослых птиц, способных защитить малыша, рядом не было, и, понимая, насколько опасно оставлять птенца на улице, я принесла его домой.

Он был совсем ещё крошкой (чуть больше двух недель): мутные голубые глазки, розовый клювик; мягкий, нежный, похожий на шёрстку котёнка детский пух на голове и хрупкой шейке. Летать не умел, на лапках держался с трудом: передвигался неуклюже, пытался скакать, но лапы разъезжались, и он заваливался то вперёд, то назад… Не мог самостоятельно есть – две недели понемногу и часто (даже в ночные часы) мы с мамой кормили его из пипетки разнообразной жидкой пищей, благо вороны всеядны.

Соорудили небольшое гнездо из травки, мха, тряпок и заперли его в большой клетке для попугаев, опасаясь, как бы коту Ваське не вздумалось полакомиться нашей новой птичкой.

Воронёнок был очень слаб – большую часть времени спал. Из гнезда вылезал только для того, чтобы оправиться. Малыш оказался на удивление аккуратным: делал всё в одном определённом месте, дабы не загрязнять жизненное пространство своего «гнезда».

Уже потом, беседуя с орнитологами, я узнала: мой воронёнок не был уникальным! Вороны – единственные птицы, которые не пачкают своих жилищ, – опорожняя кишечник при подлёте к нему или вылете, оставляют большую часть помёта под гнёздами! А это значит, что ручную домашнюю ворону можно приучить пользоваться туалетом!

Спустя трое суток воронёнок наконец стал приходить в себя: двигался увереннее, просыпался сам через каждые два часа с напоминанием, что пора бы его накормить: смешно мяукал, крякал, тряс крыльями и широко открывал клювик, словно ждал, когда ему туда положат червячка. При виде домочадцев вёл себя как щенок или котёнок (все малыши любят ласку!): подставлял головку, ожидая, когда погладят его от клюва к затылку или нежно почешут подбородок. Во время еды пытался разговаривать – выражая восторг, издавал звуки, похожие на «и-и-и» и «ням-ням». За что и получил необычную кличку: Няма, Нямушка.

Вскоре Няма начал узнавать всех домочадцев, взлетал, садился на плечо, нежно прижимался головой к щеке, тёрся и что-то бормотал, словно нашёптывал слова любви.

Первое время Васька представлял главную опасность для нашего нового питомца: он усаживался неподалёку, буквально гипнотизируя птичку. Затем подпрыгивал, пытаясь вцепиться лапами в клетку, однако та была предусмотрительно подвешена на достаточно большом расстоянии от пола.

Удивительно, но как только воронёнок подрос, Васька потерял к нему всякий интерес, ибо понял: в противном случае ему придётся несладко. Взрослая ворона вполне может и заклевать кота. Однако Няма и к Василию испытывал добрые и даже нежные чувства, считая его, как и всех проживающих в доме, одним из своих «родителей»: при виде кота, собаки издавал радостный вопль, скакал навстречу и, широко раскрывая клюв, предлагал покормить «голодную» птичку.

Долгое время он не мог самостоятельно есть – привык, что его кормят, – а когда научился, стал кормить нас. Во время обеда садился на спинку стула и внимательно наблюдал за моими действиями. Иногда, по его разумению, что-то шло не так. И тогда он брал еду с тарелки, настойчиво совал мне в рот, строго смотрел в глаза, пытался что-то говорить, как когда-то моя бабушка – «за маму, за папу».

Подросший воронёнок свободно гулял по квартире (его клетка всегда была открыта, он только спал в ней), с любопытством изучал предметы, собирал соринки и всё, что «плохо» лежало, тащил в схрон, устроенный им в старинном кресле. Особым спросом пользовались у него цветные карандаши и мелкие радиодетали (мой брат увлекался радиолюбительством). Он любил играть в игрушки, совсем как маленький ребёнок: звонил в колокольчик, бил в бубен и даже превратил маленькую машинку брата в импровизированный самокат: отталкиваясь одной лапкой от пола, он резво носился из комнаты в комнату на своём «личном транспорте».

Постепенно его детский пух сменился блестящими взрослыми перьями, розовый клювик почернел, и только глаза оставались нежно-голубыми.

Он не только менялся внешне, но и развивался интеллектуально. Так, поначалу, изучая в зеркале собственное отражение, Няма пытался драться с «соперником», прятавшимся за шкафом! Поднимал хвост, издавал победный клич и… нападал! Однако по мере взросления пришло понимание: в зеркале – не кто иной, как сам Няма! И этот Няма ему явно нравился! Воронёнок внимательно, с удовольствием себя разглядывал, изучал и даже снимал соринки с перьев! Он был очень аккуратен: любил купаться в тазике с водой, чистить пёрышки, перебирать лапками шерсть у собаки в поисках блох.

Понимал ли он человеческую речь? Несомненно! И не только речь! Каким-то непостижимым образом он умудрялся предвидеть мои действия, словно мысли считывал! Стоило лишь подумать о еде, как Няма летел на кухню, садился на спинку стула, каркал: что сегодня у нас на обед?

Стоило вспомнить о скрипке, как Няма приземлялся на скрипичный футляр; вспоминала о школе – и Няма тут же прижимался головой к моей щеке, что-то нежно ворковал, словно пытался меня утешить.

Люди часто восторженно восклицают: умное животное – слова понимает! Но при этом сами даже не делают попыток узнать язык братьев наших меньших, что говорит не в пользу «человека разумного», ведь собаки, обезьяны, вороны, попугаи прекрасно разбирают человеческую речь, знают сотни слов, их значение и даже узнают по речи человека!

У ворон есть настоящий язык, включающий несколько сотен слов, разнообразные тембры, тональности: для друзей преобладает высокий тембр, для недругов – низкий, грубый, дабы создать у врага иллюзию, что ему отвечает крупная особь. Ворона – замечательный имитатор, пародист: может подражать голосу и манере поведения человека. У них прекрасная память – помнят всех, кто принёс им зло, и мстят, часто жестоко, но и благодарность их тем, кто помог в беде, безмерна.

Возможно, птицы, как и собаки, видят человеческую ауру, а это значит, могут безошибочно определить моральную сущность незнакомца, отличить доброго человека от злого. И в этом плане, подобно ясновидящим, они способны считывать информацию биополя. Связь ворон с тонким миром была замечена давно, неслучайно сохранившиеся народные поговорки гласят: «На кого вороны грают – того боги покарают», «Под вороний грай не пускают в рай», «Кто ворон не любит, у того совесть нечиста», «Ворону обидеть – счастья не видеть», «Кто ворону убьёт, сам скоро умрёт».

Первый год своей жизни Няма провёл с нами – желания покинуть тёплый, уютный дом у него не появлялось, хотя он интересовался окном, выходил на балкон и даже ненадолго перелетал на дерево, стоявшее под ним, но каждый раз возвращался. Понимая, что однажды наш питомец захочет улететь, мы надели ему на лапку алюминиевое кольцо.

Наступала осень, день становился короче – приближалась долгая полярная ночь. Зимы у нас суровые – метели, вьюги, трещат деревья при сорокаградусном морозе, и воробьишки на лету замерзают.

Как-то раз воронёнка на балконе заметила стая ворон – поднялся невообразимый гвалт. Птицы кружили над нами, каркали, а когда мы с Нямой поспешили спрятаться в комнате, на балкон высадился птичий десант, застучал клювами в стекло, словно вызывал своего родича на «разборку». Из книг я тогда уже знала: если стая ворон подняла гвалт, на следующий день обязательно пойдут дожди, ударят заморозки.

И действительно, птицы, дежурившие несколько часов у нашего окна, вдруг словно по команде взметнулись в небо, разом почерневшее от сотен крыльев, и отправились в дальние края: ведь вороны на Крайнем Севере не зимуют. Вернутся они лишь в апреле, чтобы криком своим пробудить природу. «День прилёта серой вороны» – праздник весны у народов Севера. Быть может, стая звала Няму с собой?