Он отвёл меня в баню, где парились пузатые мужики с сиськами и деды с кучерявыми письками. Да, я именно в этом возрасте впервые увидел этот ужас.

Батя мне сказал, что я ещё не был в женском отделе, или отделении. Он говорил, что там вообще полный кайф; там не только хорошо попариться можно, но и поглазеть на девушек, у которых между ног ничего нет, а сиськи больше, чем у пузатых мужиков.

С тех пор я боюсь подходить к девушкам. Если то, что я видел в четыре годика – пустяки, то представляю, чего ждать от голых женщин. А мама вообще говорила, что они ещё могут и врать. Она говорила, что они могут обвести меня вокруг пальца и забрать все мои деньги. Именно поэтому я не хочу иметь дело с девушками.

И если Вы вспомнили сейчас про мои тяжести, что я держал свой член и блин с ветчиной, то знайте – я держал первое, чтобы отлить, а не сделать с ним что-то некрасивое, с чем у Вас в голове могла быть несостыковочка.

* * *

Мы летим в бизнес-классе, и я сижу отдельно с каким-то дядькой. Мама разрешила мне лететь в Африку одному. Хоть она и за спиной, я могу смело утверждать, что лечу один.

Папа выпил «алкогольные секретики» и сразу уснул. Мне пить нельзя, потому что папа сказал, что эти «секретики» необходимо вынашивать всю свою жизнь, так что пить мне можно будет только тогда, когда я умру. Это всё странно, конечно, ибо папа ещё не умер, а пьёт эти «секретики» так, словно умирает каждый день. Но я не буду спорить с ним. Он даёт мне деньги, так что могу и без «алкогольных секретиков» прожить.

Мама же не пьёт. Она пытается уснуть, как и папа, но у неё это не получается, потому что папа сильно храпит.

Она решила ударить его в бок, чтобы тот не храпел. Что ж, это отличная идея, потому что незнакомый дядька, который сидит полулёжа справа от меня, тоже храпит.

Я решаюсь ударить его в бочину.

– Ты чего это, придурок?! – спросонья спросил дядька.

– Вы храпели, а моя мама сказала мне, чтобы я ударил Вас в бок, – соврал я. На лице у дядьки полная неопределённость. Я, чтобы он не грузил себя, указываю на маму пальцем и говорю: – Вот она.

– Слышь, мамаша, у твоего отпрыска хромосомы завышены на единицу? – борзо спрашивает дядька.

Я, если сказать честно, не совсем понял, что он сказал, но мама отреагировала так же, как орала вчера на меня, когда я обосрался после блинной. Когда она закончила, мужик перешёл в эконом-класс, а мама села на его место и, наконец, уснула.

* * *

Мы приземлились в Кении. Если быть точным, то в Найроби. Мама сразу решила все вопросы по заселению в гостиницу, а папа сразу пошёл бар. Все всё делали сразу, поэтому я до самого вечера лежал на кровати и смотрел в потолок, мама до вечера разложила все вещи, а папа пришёл с бара какой-то странный.

* * *

На следующее утро у нас началась программа, которую мама составила за ночь. Я не видел, как она это сделала, но точно знаю, что мы с папой крепко спали, поэтому НЕ ВЕРИТЬ ей – глупо.

Программа начиналась с национального парка Амбосели. Там я увидел гору Килиманджаро. Если долго смотреть на эту гору, то можно получить подзатыльник от мамы за то, что задерживаю их на одном месте.

В целом мне понравился день. Вечером я приехал очень уставшим, потому что целый день бездельничал, а это не так-то просто: я был измотан, пока смотрел на гору, а ещё вертел головой, когда ехал в джипе. Хорошо, что в гостинице предусмотрена массажная комната, где я мог бы сделать себе массаж. Однако я туда не дошёл.

* * *

Проходил день за днём, я изучал всякие разные места; уставал очень сильно, но всё равно держался, потому что знал, что очень скоро окажусь в родной Москве, где смогу отдыхать уже до конца своих дней.

* * *

– Сынуля, сегодня у нас последний день пребывания в отеле, ты слышишь?

– Да, мам. Мы завтра едем домой?

– Конечно, послезавтра я буду уже в Москве.

Меня ответ слегка озадачил, потому что мама сказала, что ОНА будет в Москве. Я думаю, что это она не специально сказала, – обычная оговорка.

* * *

Я проснулся в субботу – день, когда в шесть вечера наш самолёт отправляется в Москву.

Мама складывала сумки, а папа… я думаю, что он снова пошёл в бар, потому что все вечерА он проводил именно там, а сегодняшний вечер будет в самолёте, поэтому пошёл туда с самого утра.

– Сынуля, ты не хочешь сегодня самостоятельно провести день? – спросила мама. – Я имею ввиду, что ты не хочешь погулять по городу, рынку, музеям?..

– Нет, – ответил я. Мне не хотелось никуда идти, но, увидев в глазах мамы некое разочарование, я решил, что нужно пройтись. – То есть да, я согласен, – улыбнулся я. Мама тоже улыбнулась.

Мне это было важно по двум причинам: первая – я не хотел видеть маму грустной в последний день, а вторая – можно и прогуляться, если сегодня вечером летим в Москву, а с завтрашнего дня начинаем жить без издёвок со стороны мамы.

* * *

Опущу свои прогулки, ибо они закончились тем, что я вышел с гостиницы, дошёл до ближайшего сквера и сел на лавочку.

Я ждал, пока часы покажут полпятого: за полтора часа мы точно успели бы приехать в аэропорт и сесть в самолёт.

Для меня сидеть на лавочке семь часов – одно удовольствие. Я никуда не спешил, и лавочка никуда не спешила, а когда время пришло, то я направился в гостиницу.

Ко мне сразу же подошла женщина-администратор, которая вручила мне конверт. Мне было приятно. Я рванул к себе в номер, чтобы вскрыть его и прочитать.

Когда я это сделал, то лучше бы я этого не делал.

Вы не представляете, в какую жопу я попал!

Эти необычные существа, которых я называл родителями, оставили меня одного в Африке.

Мама написала, что это было нелегко сделать, и что папа все дни сидел в баре, потому что впервые в жизни ему пришлось поддержать маму в чём-то сложном как для папы, так и для мамы. Они просто взяли и свалили со страны, с континента, оставив меня одного в Найроби.

Мама всячески извинялась за это. Она сказала, что это было самым тяжёлым решением в её жизни, и что она по мне будет скучать, хотя непонятно зачем тогда было оставлять меня здесь…

А нет, понятно…

Мама написала, что она оставила меня из-за того, что я веду себя как Даун, что я делаю не то, что нужно делать мужчинам в 26 лет. Приятно, что она считает меня мужчиной, хоть и Дауном, но мужчиной. Буду называть себя муждауном… хотя нет, не буду.

А ещё мама пишет про работу. Вот здесь уже интересно, потому что я у неё мудак, который обленился до потери пульса.

Я, конечно, не силён в матах, но мне кажется, что здесь пахнет оскорблениями. Уверен, что мама это писала, находясь в бегемотном бешенстве. Я это знаю, потому что видел пару дней назад бегемота в озере Найвашу, у которого было самое настоящее бешенство… ну, мне так казалось.

Мама пишет, что у меня должен сработать какой-то инстинкт самосохранения, который поменяет мне мозги, и что благодаря этому инстинкту я смогу начать что-то делать в своей жизни и для своей жизни.

Тут она уже загнула, потому что если она считает, что я начну работать, то она глубоко ошибается… и никакой самосохраняемый инстинкт, или как там его, не поможет.

Мама написала письмо аж на двух сторонах бумаги, и мне лень его читать до самого конца, поэтому я высплюсь, а завтра завершу чтение.

Вы спросите: почему я не поехал в аэропорт?

Да, ещё было время догнать их, но мне было лень двигаться так быстро после утомительного дня в парке с хорошенькой скамейкой. К тому же я должен был вызвать таски, а денег у меня не было. Может, они и были где-то, но я их глазами не находил, а искать по всему номеру мне не хотелось.

* * *

Утром я дочитал письмо, где узнал, что мама будет рада моему возвращению. Она всё-таки думает, что у меня получится вернуться, и что я начну работать.

Потешная у меня мама. Если бы она была старше на лет двадцать, то могла бы стать женой Петросяна.

Она хочет, чтобы я вернулся, но ещё нужно постараться это сделать. Не всё так просто, как сказал один мудрец. Задача усложняется тем, что у меня нет денег.