Пару минут быстрым шагом – и деревня скрылась за зеленой стеной, хотя Хан еще продолжал чувствовать ее запахи. Впрочем, спустя несколько минут ускоренной ходьбы, пропали и они.

Убедившись, что ничто его не отвлечет, Хан прикрыл глаза и сосредоточился. Может в прошлый раз он что-то пропустил?

Но нет, из нечисти здесь водились лишь леший, да болотник, и то – в противоположной стороне от предполагаемого местообитания похитителей подростков.

Хан выругался, приподняв повязку, оглядел ведьмачьим глазом лесную чащу. Что-то странное мелькнуло на периферии зрения, но Хан не обратил на это внимания – он искал совсем другое.

И нашел спустя пару минут – тонкий зеленый дымок, след лешачьей тайной тропы. Слабый, почти незаметный – видно, лешак здесь уже давненько не хаживал.

Прикрыв второй, человеческий глаз, чтобы не отвлекаться, Хан потянулся за дымком. Шаг, два – и вот он уже в другой части леса. Лешачьи тропы так и действуют, если знать, как ими пользоваться.

Еще несколько переходов и Хан понял, что близок к цели. Местная нечисть затаилась, но была уже совсем рядом.

– Выходи, народ, не обижу. Поговорить хочу, – позвал Хан.

– Чтоб ведьмак, да нечисть не тронул? – раздалось из лесной чащи.

– Не та вы нечисть, за которой я пришел, – ответил Хантер. – Да и я не тот ведьмак, что без разбору нечисть распыляет.

– Слыхал я про тебя, Охотник, – проскрипел лешак. – Мой племянник с Усманского леса мне о тебе рассказывал. Как на мою тропу ступил, так я сразу и понял, что ты тот самый.

Перед Ханом появился низенький старичок, едва достававший ему макушкой до живота. Из длинной зеленой бороды торчали сухие листья, пополам с мелкими ветками и прочим лесным мусором.

Старичок взмахнул рукой, и из земли рядом с ним вырос пень, на котором он тут же с удобством расположился. Каждое движение лешака сопровождалось скрипом, кожа его больше напоминала кору дерева, а из-под мохнатых изумрудных бровей блестели два глаза, похожие на черных жучков, притаившихся в дупле.

– Твой племянник Усур? – на всякий случай уточнил Хан, хотя других вариантов все равно не было.

– Он самый, – протянул лешак. – Только глупый еще. Кто ж ведьмаку истинное имя свое говорит? Лес у него совсем юный, вот и сам он молод, да зелен.

– Усур мой друг, он доверяет мне, – возразил Хан.

Действительно, они неплохо ладили с хранителем Усманского леса. Хан помогал ему, очищая округу от темной, кровожадной нечисти, а Усур научил его по лешачьему следу ходить, да открывал Хану тайные тропы, только лесовикам доступные, в различные части двух империй.

– Я и говорю, молодой еще, да глупый, – фыркнул лешак, – кто ж ведьмаку доверяет? Да и ты что ж за ведьмак такой, коль с нечистью якшаешься?

Страха лесовик не испытывал, а если испытывал, то не показывал.

Нечисть обычно боится ведьмаков, да и как тут не бояться, когда они тебя в ничто превратить могут? Но леших еще найти-догнать надо, прежде чем жизнь с них вытянешь. След их, может, и по всему лесу видно, да только чтоб ходить по нему – особое умение надо. Поэтому даже обычные ведьмаки хранителей леса редко когда трогали. Пока дойдешь, лешак уже тропой в другое место ускользнет, вот и бегай за ним, как пес за хвостом. А коль поймаешь, иногда и себе дороже может обойтись – сила лешака от его леса напрямую зависит. Бывает, что если лес старый, крепкий, то и хранитель его любому ведьмаку по шее надавать может. А жизни с них взять – шиш, да маленько. Они все лесу отдают.

– Я вообще по делу пришел, – перевел тему Хан.

Старые лешаки не чувствуют время, могут надолго увлечь собеседника. Потому-то и некоторые люди, заблудившись, возвращались обратно спустя дни, недели, или месяцы, хотя сами считали, будто прошло несколько часов.

– Думаю, я догадываюсь, по какому, – проскрипел лешак. – Хотя чего ведьмаку взять с проклятых?

– Проклятых? – удивился Хан.

– Ты на деревню ту чем смотрел? – усмехнулся леший. – Проклята она, чтоб смески до взрослого возраста не доживали. Причем давно проклята.

– А кем?

– Почем мне знать? Я ни в людские, ни в эльфячьи дела не лезу – это всегда себе дороже обходится. Я лишь выделил проклятым уголок леса, чтоб не шлялись где попало, да и только. А сам на них не смотрел, уж больно они чуждые. Холодом от них пахнет, да самыми нижними навьими уровнями, куда нечисть не ходит.

– Тропу туда откроешь?

Лешак кивнул, и Хан пошел по зеленому дымку, переместив повязку с ведьмачьего глаза на человеческий, чтоб точно ничего не пропустить.

Благодарить лешего он не стал – такое среди нечисти не принято.

***

Хранитель леса не обманул – да ему и смысла не было ведьмака дурить – через десяток шагов Хан оказался на другом конце чащобы. Около его ног клубился черный туман проклятия.

Понятно теперь, почему его голод молчал – проклятые хоть видом и похожи на нечисть, но все же совсем от другого исходят. И прав был лешак, спрашивая, чем он смотрел. В деревне Хан свой ведьмачий глаз только старосте и показывал, а его, видно, проклятье стороной обошло, вот он ничего и не заметил.

Ведьмак принюхался.

Слева, где туман усиливался, тянуло холодом и навью. Достав свои кинжалы, Хан крадучись двинулся в эту сторону. Он был готов к удару, но все равно пропустил его.

Существо сбило его с ног, и ведьмак, перекатившись, снова поднялся, выставив вперед два острия. Весьма вовремя. Напоровшись на зачарованную сталь, существо зашипело. Из раны хлынула черная кровь. Не мешкая, Хан коротким рывком вспорол чудовищу горло, едва увернувшись от ответного удара когтистой лапой.

Монстр заметался, желая подняться, но не смог, мешком упав к ногам ведьмака. Дождавшись, пока чудище перестанет дергаться, Хан опустился на корточки, желая разглядеть его поближе.

Конечно, он не был специалистом по проклятиям – это дело магов, да ведуний – но кое-что в этом все же понимал.

Длинные черные руки, тонкие, с шишками суставов, оканчивающиеся острыми когтями; такие же ноги. Тупая морда, похожая на рыльце спинохвоста и пасть, полная острых клыков. На земле, окруженный туманом, лежал дамнар. Большая редкость – Хан про них только слышал, и то лишь краем уха.

Проклятий было великое множество, но каждое из них действовало по-разному. Некоторые лишь портили внешность, какие-то лишали удачи, другие после смерти превращали проклятого в низшую нечисть, и тогда появлялись ведьмаки.

Однако были и такие, что изменяли человека еще при жизни, обращая его в нежить – неестественное создание, противное самой природе, смесь яви и нави. Нежить была подвластна магам (и то не всем и не во всем), и йольфам, а вот ведьмаков совсем не интересовала – взять с нежити было нечего. Как ясно из названия, жизни там не было, как и смерти. Одно слово – немертвые. Пустые.

Для подобных проклятий требовалась особая сила, поэтому пользовались ими редко.

Дамнар, едва ли не самая опасная форма нежити, был последствием родового проклятия, выделявшегося на фоне всех остальных.

Оно действовало не на кого-то одного, а накрывало от трех до трех десятков поколений, в зависимости от могущества наложившего его.

Все потомки проклятого рода, оборачивались дамнарами после достижения определенного возраста, который можно было оговорить отдельно.

Став нежитью, проклятый мучился, не имея возможности ни жить, ни умереть. Дамнары были довольно агрессивны, и если б не местный лешак, наверняка погубили бы уже всю деревню.

Убить дамнара можно было лишь зачарованной сталью, либо огнем – солнце его, как и многих из нежити, не страшило.

А вот превратить дамнара обратно в человека казалось практически невозможным – чем дольше проклятый существовал нежитью, тем прочнее он связывался с миром нави, переставая принадлежать этой реальности. Поэтому с дамнаров возвращались только те, кто совсем-совсем недавно обратился.

Если Хан снимет проклятье, дамнары, к счастью, перестанут существовать, поэтому попробовать стоит. Но людей ему уже не воротить. Некоторые-то, считай, почти сотню лет монстрами ходят, куда им обратно?