– Ну, ты и балбес… – сказал доктор. – Я думал, после падения с горы у тебя ещё что-то осталось в башке. Ошибся.

– У нас в школе драмкружок. Должен же я летом практиковаться.

– Практикуйся без свидетелей.

Парень поднялся на ноги, стал серьёзным.

– Пить охота.

– Есть минералка и лимонад.

– А что-нибудь покрепче?

– Ты начинаешь доставать.

Дэн подошёл к псу, спящему с высунутым языком в тени. Почесал его за ухом, приподнял лапу и посмотрел, как она бессильно упала на землю.

– У деда в одной книге было написано, что собаки не потеют. Всё, что они испаряют, выходит через рот и язык. Это правда?

Доктор вздохнул:

– Не знаю. Я не ветеринар.

Парень хитро посмотрел на него:

– Поехали, посмотрим на это выжженное пятно. Меня аж распирает, так хочу его увидеть!

– Нечего там смотреть. И не трепли языком!

– Да ладно. У нас даже посёлок называется Мирный. Нечего делать. Скучно же! Тебе тоже скучно, работы небось нет… Иначе ты бы тут со мной не болтался без дела.

Он умолк, заметив, как доктор нахмурился.

– Ну что ж, – вздохнул Дэн. – Скажу прямо, я зашёл, чтоб ты дал мне немного порулить на своём драндулете.

– Не сегодня. Скоро дети проснутся.

– У меня никогда не будет детей. Я слишком люблю свободу.

Дэн протянул руку ладонью вверх.

Доктор с громким хлопком отвесил ему пять.

– Не зарекайся.

– До новых встреч, папаша!

Парень вскочил на потёртый велосипед и лихо завертел педалями.

Илий посмотрел ему вслед, усмехнулся и покачал головой.

Парень ищет друзей. Но и доктор отчаянно нуждается в общении. Дэн умеет внести хаоса в размеренную жизнь.

Илий вошёл в дом, и тревожное чувство вернулось. Он вспомнил слова подростка.

«Люди замечают, что ты не на своём месте, – сказал голос внутри. – Дэн считает, что я такой же бездельник, как и он».

Однако подумав, что с утра он трудился в поле, доктор отбросил эту мысль. Что же тревожило? Может быть, голоса детей, которые уже проснулись? Их пробуждение означает, что остаток вечера Илий должен будет выносить горшки и развлекать ребятишек играми. Но иногда это даже приятно. Это не может тревожить так сильно.

Пятно возле поля… Брошенный кем-то окурок или спичка? Силуэт человека – случайность или наваждение, вызванное перегретым на солнце мозгом?

Илий стряхнул с себя тревогу, как шелуху. Бесшумно вошёл в комнату и левой рукой легко подхватил девочку, пронёс её по воздуху, как жужжащий вертолёт. Она весело заверещала.

– И меня! И меня! – закричал Гоша, вытягивая руки.

Илий бросил на Елену короткий взгляд, и жена ему улыбнулась. Она выглядела сонной, но вполне отдохнувшей.

К вечеру духота так и не спала. Вся семья собралась на кухне возле большого вентилятора. Елена вытащила из холодильника домашнее мороженое и большой ложкой раскладывала его по блюдцам. Гоша, высунув язык, с усердием рисовал солнышко на бумаге. Листы поднимало от потока воздуха из вентилятора, он хлопал по ним ладошкой и никак не мог закончить рисунок. Маленькая Зарина не моргая смотрела мультики. Илий в шутку зажимал ей нос, а она, не отрывая взгляда от экрана, вяло отмахивалась.

Мороженое быстро таяло. Елена облизала ложку и сказала, то ли себе, то ли мужу:

– В новостях снова говорили про аномальную жару.

– Лето есть лето, – ответил Илий.

– Соседки говорят: давненько не было так тяжело. А они живут на юге с малых лет.

Илий подошёл и взял блюдца с мороженым, одну порцию он протянул Гоше, который уже бросил рисование, кусал губы и глазами голодного щенка глядел на подтаявшие шарики.

– Соседки много чего не помнят. В их возрасте жара – худший враг. Сегодня один сердечник…

На дворе залаял Гален. Доктор поставил блюдце и быстро вышел во двор. Дорога, насколько хватало глаз, была пуста. От реки, пробираясь между холмами, плыл густой туман. Илий почему-то знал, что он не принесёт свежести.

Гален, почуяв хозяина, весело заколотил хвостом по доскам, глянул на пустую дорогу, навострил уши. Илий уловил в позе пса напряжение, коснулся его холки. Гален вздрогнул, поднял глаза на человека.

– Кого ты видел? – тихо спросил Илий.

Пёс широко зевнул, демонстрируя влажную пасть, лёг на пол и положил голову на лапы.

Доктор вернулся в дом. Жена поглядела на растаявшее мороженное, потом на него.

– Что это ты выскочил как угорелый?

– Так, решил кое-что проверить…

– Кое-что?

Он не ответил. Взял со стола блюдце. Растёкшаяся шоколадная лужица напомнила ему скорченного человечка, но тут же изменила форму.

Ночью Илий долго ворочался. Утром нужно рано встать и успеть поработать в поле, но чем больше он заставлял себя уснуть, тем меньше ему это удавалось.

Воспоминания из прошлого кружили над его постелью. В голове прокручивались сотни операций, которые он сделал, – удавшиеся и закончившиеся провалом.

Он лежал в темноте с открытыми глазами, а пальцы продолжали жить своей жизнью. Они шевелились, совершая манипуляции над телами пациентов, чинили их сломанные тела.

Илий знал, что ошибки – нормальная часть его профессии и нельзя вспоминать о тех, кому не удалось помочь, но душная ночь напоминала ему последний контракт в Ливии.

Авиабомба, случайно или намеренно, попала в корпус, где жили сёстры милосердия. Хирургу предстояли самые долгие двадцать четыре часа в жизни, и ему ассистировали ещё неопытные стажёры.

После бомбёжки из двадцати пяти женщин в живых остались семнадцать. Их приносили на стол, как расстрелянных лебедей, и доктор до сих пор помнил их белые изувеченные тела.

У нескольких были серьёзные травмы головы, двоим операцию пришлось проводить вблизи спинного мозга. Под утро голова у доктора почти не соображала, руки сами делали нужную работу: складывали воедино кости, латали сосуды, сшивали лоскуты тканей.

У последней пациентки на месте уха осталась рана и не хватало безымянного пальца и мизинца на левой руке. По сравнению с остальными ей повезло. Доктор не помнил её лица, но ему врезалось в память, что губы у неё шевелились, как будто она молилась.

Он помнил, как конвойный у палатки принял его за пьяного, когда он вышел на воздух, и только заметив в сумраке испачканный кровью халат, солдат извинился и ушёл прочь.

Илий стоял на пригорке, не в силах поднять руки, и глядел, как утреннее солнце заливает военный лагерь. Как всегда, пострадали невиновные, и как всегда, последствия войны расхлёбывали не те, кто убивал и калечил.

Ему не нравилось, что солнце встаёт так рано. Он чувствовал его тёплые лучи на своём измождённом лице. Нет ничего хуже для пациентов после операции, чем жара. Сосуды расширяются, растёт вероятность кровотечений, края ран воспаляются и плохо заживают, больных мучает жажда.

Он хотел помолиться о дожде, но был так опустошён, что не нашёл в себе сил.

Несмотря на усталость, количество и всю сложность операций, он был доволен своей работой. Он выложился и сделал всё, что мог. Илий уверял себя, что не пожалеет ни о чём, каким бы ни был исход.

А потом наступил день.

Жара, как огнедышащий дракон, пришла в лагерь и начала забирать жизни. Не помогали антибиотики, не действовали новейшие лекарства – последние разработки военных врачей: пациентки гибли одна за другой.

В первый день не стало десяти из них. Во второй и третий ещё четырёх. Илий понимал, что жизни отнимает жара, но это не успокаивало его.

Доктор видел много смертей. Эти женщины умирали странно: без криков и агонии. Просто делали глубокий вдох и, выпустив из лёгких воздух, замирали.

К концу недели из семнадцати пациенток выжили трое.

– Тебе заварить ромашки? – Голос Елены вернул его к настоящему. Она всегда чутко спала, когда его мучила бессонница.

Илий через силу улыбнулся, хотя она всё равно не видела в темноте его лица.