Ната, почувствовав его присутствие, открыла глаза. И тут он не выдержал, опустился на колени рядом с кроватью и безудержно, со всей силой скопившейся страсти, стал целовать глаза, лоб, щёки.

– Тала – Талинка – проталинка. Ты проталинка в моём сердце. Оно впервые начинает оттаивать. Это так сладко, – и, помолчав, добавил: – и мучительно. Мучительно от того, что у тебя есть другой. Эта талая вода падает мне в душу, вызывая такую боль… если бы ты знала, как мне больно… как я завидую тому, другому. Как я хочу быть на его месте.

Когда приблизился к губам, она спросила:

– Мне уйти? Ты будешь спать?

Это означало, что поцелуи окончены.

– Кто же уснёт, когда перед ним такая девочка?

– Не начинай. Ты же знаешь: у меня – другой.

– Как бы я хотел быть этим другим, и иметь право на «начинать». Как он тебя зовёт?

– Как все: Ната.

– Да как же он может тебя звать, «как все»? Ты ведь вообще не «как все», а для него должна быть ещё и в миллион степеней возведена! А моя ты будешь Тала, талинка – проталинка… моя Тала, только моя, – шептал он страстно, обцеловывая веки.

Ната затаила дыхание. Неужели такое бывает на свете? Почему же Глеб так никогда не говорил, так никогда не целовал? Почему никогда не видела на его лице такого выражения безудержного наслаждения? А Володя наслаждался, старался им заполнить всего себя, чтобы надолго хватило, и дорожил каждым мгновением. Они разъезжаются, будут жить по разным квартирам, и встречаться только в институте на занятиях. Что-то ему подсказывало, что это самые дорогие минуты его жизни, и никогда больше у него не будет ничего подобного. Неужели ему не суждено быть с нею?! А он мечтал! Мечтал остаться с ней наедине, ласкать каждую её йоту, обволакивать лаской и негой, говорить ей такие слова, от которых бы кружилась голова, и спирало дыхание. А как ему хотелось услышать от неё хоть одно ласковое слово. Не сказала, ни одного, только тембр и выдавал. А каким бы он был в минуты близости?! Какая же она сильная. Как могла она всё это в себе держать, ведь он чувствует, что нравится ей? Эти две недели колхоза всё, что у него есть в жизни. И хотя он очень надеялся, что она разберётся со своими чувствами и придёт к нему, где-то на задворках сознания чувствовал, что никогда этого не будет.

– Ну, почему? Почему такая несправедливость? Когда я, наконец-то встретил девочку моей мечты, не только полностью отвечающей моему идеалу, но ещё и зашкаливающую, она оказалась чужой. Нет! Не чужой! Родной, самой родной, но отданной другому. Кто же так поступил со мной? Судьба? Судьба, скажи мне, где же я найду другую такую? Да, собственно, мне и не нужна другая, мне нужна она, моя непревзойдённая Тала, Талик, Талюня, Талюничка.

Он держал в ладонях её лицо и целовал, целовал бесконечно лоб, глаза, щёки. Губы тронуть не посмел. Его горячие пальцы скользили по вискам, векам, подбородку. Её бархатистая кожа была восхитительна на ощупь. У него перехватило дыхание.

– Остынь.

– Зачем, я же вижу твои глаза, я слышу биение твоего сердца. Оно бьётся в унисон с моим. Откажись, ведь свадьбы ещё не было. А бывает, что и в день свадьбы жених или невеста сбегают из ЗАГСа.

– Не могу. Я перевелась в другой институт, взбудоражила родителей, и мои, и его готовятся к свадьбе. Не могу. Это предательство. Я ведь его опозорю на всю жизнь.

Ната села.

– Я пойду в свою комнату, попытаюсь уснуть до отъезда. Может, сегодня в такой ливень и не поедем.

Он сел рядом, крепко прижав к себе. Уткнувшись носом в волосы, шептал:

– Я преклоняюсь пред тобой, пред твоим решением, решением человека с большой буквы и высоко ценю его и восхищаюсь твоей мудростью, благородством и силой воли, но… мне больно, очень больно… ну, почему это происходит со мной? Когда ты спрыгнула с машины и наши взгляды встретились, я вдруг ощутил, как из моей души льётся тепло. Я понял, что оно во мне было всегда, но затаившись, ждало момента. И вот этот момент настал. Тепло разливалось по всему телу и наполняло меня радостью, радостью от ощущения возможности им поделиться. Оно устремилось навстречу тебе и я, отдавая его, ликовал. Так вот почему мне не нравилась ни одна девчонка, потому что на свете была ты, которая должна была ко мне прийти. Ты пришла.

– Где же ты был раньше? Почему не шёл мне навстречу?

– Я не знал, где ты. А почему ты не шла мне навстречу?

– Я тоже не знала, где ты.

– Удивительно! Ты из Новочеркасска перевелась сюда, чтобы выйти замуж за него, а встретила меня, того, кто ждал тебя все прожитые годы. Ты как-то сказала, что твоя душа со мной, а сердце с ним. Но так нельзя, нельзя, чтобы душа и сердце в разладе жили! Так у тебя ничего не получится!

– Во всяком случае, пока это так.

– Пока? Так, значит, у меня есть надежда?

– Может быть… время покажет.

Он подхватил её за талию, и закружил на месте. Его счастливый смех заполнил комнату. В нём было столько радости и силы, что Нате казалось, сейчас поднимется потолок, и безудержная радость его полетит далеко в небеса, оглашая их. Это было невероятно. Но невероятнее всего было то, что его радость передалась и ей, захлестнула лёгким приятным хмелем превосходства. Её превозносили, её обожествляли, её водрузили на самый высокий в мире пьедестал, пьедестал Любви. Ничего подобного не было с Глебом. Он, вроде и любил её, но любил как-то тихо, безразлично, не одаривая комплиментами. Нет, комплименты всё-таки были, но они относились только к её уму, смелости и спортивной подготовке.

Володя поставил её на пол, продолжая держать в своих объятиях. За её плечами струился золотистый свет. Всё в ней было тайной, загадкой, волнующим призывом. Он был счастлив. Ната видела, что он её воспринимал по-другому. В Глебе Ната счастья от общения с ней не замечала. Она представила, как это бы было, случись оно с Клёсовым. И тут ощутила, как хмельное счастье, переполнявшее грудь, стало спускаться вниз, обретая крылья и трепеща ими под пупком. Оно пробиралось ниже, порождая неистовство, чего-то непонятного требовало от неё, требовало какого-то действия. Это было приятно и больно. Состояние внутри неё накалялось, угрожая вырваться наружу. Впервые Ната не понимала, что с ней происходит. Там свершалось что-то новое, ни на что непохожее, неподвластное ей. Она, резко освобождаясь от его объятий, ушла, так и не ответив на его поцелуи. А так хотелось прикоснуться к жёсткому ежику темечка, но… она знала, что стоит только прикоснуться и оторваться она уже не сможет… не найдёт в себе силы. Конечно, она не уснула и задавала себе тот же вопрос: «Ну почему, почему это всё происходит со мной?» На её лице ещё пылал жар поцелуев, душу жёг жар его слов, а внутри разливалась плазма чувств, собственных чувств, ослепляя и вознося. Она даже и представления не имела, что такое бывает, что такое может быть. Они больше года встречаются с Глебом, и от его слов не исходит тепло. Да, он, собственно, очень редко что-то говорит… и уж не комплименты. Он всегда ровно холоден: и в первые дни знакомства, и теперь. На его лице она никогда не замечала той бури чувств, которая только что пронеслась и делала несколько минут назад лицо Володи таким желанным. Она впервые узнала желание, почувствовала каким оно может быть. Ничего подобного она не испытывала к своему будущему мужу, и не чувствовала тогда, когда «это» случилось. А оно действительно случилось… получилось случайно, во всяком случае для неё. Они просто встречались, они просто дружили. Чувства женщины в ней ещё спали, и, как поняла, спали до сегодняшнего утра.

А тогда… тогда они с Глебом лежали рядом на красивом лугу.

– Можно, я поиграю, – и просительно добавил: – только сверху.

– Поиграй.

Но, когда почувствовала резкую боль, поняла, что произошло. Игры кончились. Она вскочила испуганная и разъярённая, и была готова разорвать его на части.

– Что ты наделал? Ты в кого меня превратил? Ты опозорил меня!

– Никто не будет знать… чего ты? Чего ты… я женюсь на тебе, и никто ничего не узнает… это останется между нами.